— Не люблю фотографов, не люблю администраторов, не люблю журналистов, не люблю, когда лезут в мою жизнь, не люблю, когда на меня пялятся. Можешь ты это понять или нет?!
— Черт, ну не будь занудой, всего один вечер, пара минут! Тебе и говорить с ней не придется, ты ее даже не увидишь. Сделай это для меня, ну, дружище! Сразу видно — ты не знаком с моей сестрой, она любого достанет.
Только что говорил, что все забываю, — а вот этого, как видишь, не забыл.
Она вошла в студию через маленькую дверь, что справа от монтажных пультов. Шла на цыпочках, словно извиняясь всем своим видом. Одетая в белую маечку на тонких бретельках. Из-за стекла я не сразу разглядел ее лицо, но, когда она села, заметил, какие маленькие у нее сиськи, и тут же захотел их потрогать.
А потом, чуть позже, она мне улыбнулась. Но не так, как мне обычно улыбаются девицы, довольные уже тем, что я на них смотрю.
Она улыбнулась просто, чтобы доставить удовольствие мне.
Никогда еще запись не тянулась так долго, как в тот день.
Когда я вышел из своей стеклянной клетки, ее уже не было.
Я спросил Фреда:
— Это подруга твоей сестры?
— Ну да.
— Как ее зовут?
— Эмбер.
— Она ушла?
— Не знаю.
— Ччерт…
— Что?
— Ничего.
Она появилась снова в последний день. Поль Акерманн организовал маленький «междусобойчик» в студии — «чтобы отпраздновать твой будущий золотой диск», он так и сказал, этот придурок. Я только что вышел из душа — голый по пояс, вытирая мокрые волосы краем полотенца, — и тут Фред мне ее представил.
Я, словно пятнадцатилетний подросток, не мог выдавить из себя ни слова, а потом и вовсе уронил это гребаное полотенце.
Она снова мне улыбнулась — как тогда, в первый раз.
Кивнув на бас-гитару, спросила:
— Это ваша любимая?
А я не знал, за что мне больше всего хочется ее расцеловать — за то, что она ни черта не понимает в музыке, или за то, что говорит мне «вы» — в отличие от всех, кто обычно мне «тыкает», норовя при этом похлопать по плечу…
Все — начиная с президента республики и заканчивая последним оборванцем — все они со мной на «ты», как будто мы с ними в детстве вместе свиней пасли.
Так уж принято в нашей среде.
— Да, — ответил я, — это моя любимая, — а сам шарил взглядом по комнате, ища, чем бы прикрыться.
Мы немножко поговорили, но это было непросто, потому что Акерманн позвал журналюг — кто бы сомневался!
Она спросила насчет ее поездки с нами, а я отвечал «да» на все ее слова, пялясь исподтишка на ее грудь. Потом она попрощалась, а я стал искать Фреда, или Акерманна, или кого-нибудь еще — чтобы набить морду, так меня распирало.
