Тогда у Мухсина мелькнула новая идея, делавшая честь его сообразительности. Он схватил мел и написал под словом «любовь» такие строки:
«Любовь разделяется на три категории: любовь к Аллаху, — велик он и славен! (любовь смиренная), любовь к родителям (любовь кровная) и любовь к красоте (любовь сердечная)».
Весь класс во главе с Аббасом зашумел, прося шейха Али разрешить эту тему, она ведь чисто литературная. Надев очки, шейх повернулся к доске и громко прочел два первых раздела. В его голосе звучало согласие и одобрение. Но, пробежав глазами третий раздел, он огорченно взглянул на Мухсина и произнес:
— Сотри третий пункт.
Мухсин медлил, но, несмотря на все просьбы и мольбы класса, шейх Али не смягчился и остался непреклонным.
Мухсин понял, что от третьего пункта придется отказаться, и начал говорить. Класс слушал его с таким вниманием, какого не проявлял за весь год ни на одном уроке. Стоило Мухсину произнести слово «сердце», как шейх Али начинал брюзжать и ворчать, словно кот при виде мыши, но школьники впитывали каждое слово товарища и не сводили глаз с его губ. Они испытывали такой интерес и удовольствие, словно и вправду внимали чему-то поучительному. Нет! Больше этого! Им казалось, что они слышат из уст Мухсина то, что сами постоянно чувствовали, но не осмеливались высказать. А возможно, они просто не сознавали того, что чувствуют, не догадывались о существовании на свете красоты, не знали, какую роль играет в их жизни сердце.
Мухсин все это понял. Он раньше их разгадал причину их интереса и огромной радости, светившейся в их глазах: он, Мухсин, высказал заветные мысли, скрытые в их сердцах.
Санния и Заннуба стояли у окна гостиной и смотрели на улицу Селяме, поджидая Мухсина из школы. Он должен был прийти прямо к доктору Хильми, чтобы с сегодняшнего дня начать уроки пения. Об этом договорились накануне, и Заннуба заранее пришла к Саннии.
Мухсин запаздывал, и, чтобы как-нибудь убить время, обе женщины украдкой поглядывали на улицу, рассматривая прохожих. Особенно часто обращались их взоры к кофейне Шхаты, находившейся прямо напротив. В этот час она, как всегда, была переполнена. Посетители сидели в самой кофейне и на улице, перед нею. Санния взглянула на стулья и столики, стоявшие на площадке, и прошептала, схватив Заннубу за руку:
— Посмотри, тетя, на этого эфенди с кальяном! Что ему надо? Он не сводит глаз с нашего окна. Погляди, какие у него усы! Он каждую минуту их покручивает с таким потешным видом, что можно умереть со смеху.
