— Хватит уж, хватит, хаджи Хасан, — урезонивает Шхата и снова пускается в путь со своим подносом.
— Я здесь! Я здесь! — кричит уста Шхата, вдруг услышав призыв с улицы. Он спешит туда, но натыкается на стул, и все его чашки летят на голову кому-то из посетителей. Наклонившись, Шхата подбирает с пола осколки и, не обращая внимания на посетителя, по халату которого растекается жидкость, говорит себе в утешение: «Молись о пророке — наживешь!»
— Что наживу? — ворчит посетитель, вытирая лицо полой халата. — Нельзя ли поосторожней!
Шхата поднимает голову.
— Молись за отца Фатимы[19], — говорит он. — Клянусь тем, кто тебя сотворил, это кишмишевая, а чем плоха кишмишевая? Она лучше святой воды.
Все заливаются, хохочут, долго, бесконечно, точно одержимые. Да кто знает, не одержимые ли они? Или это просто бездельники, для которых посмеяться — блаженство?
Терпение Селима истощилось. Он решительно подошел к кофейне, украдкой поглядывая на окно доктора Хильми, и громоподобно хлопая в свои огромные ладоши, закричал:
— Эй, уста Шхата! В чем дело? Уста Шхата! Ты оглох?
Прошло несколько секунд, и из кофейни неторопливой рысцой выбежал ее хозяин, повторяя: «Я здесь! Я здесь!» Увидев Селима-эфенди, он поспешно бросился к нему.
— Его сиятельство бек! Ваш слуга! — И он почтительно остановился перед элегантным посетителем.
Селиму, по-видимому, нравилась его смиренная поза, поэтому он не сказал ему сразу, чего хочет, а заставил постоять. Юзбаши наслаждался оказываемым ему почетом. Покручивая усы, он не забывал поглядывать на заветное окно. Наконец исполненным величия тоном он небрежно, как подобает человеку с положением, произнес, указывая на кальян:
— Уголек! Быстро! — и снова украдкой взглянул на окно.
Потом он повелительно сказал Шхате:
— Ты все еще здесь? Я же сказал: быстро!
Уста Шхата подобострастно приложил руку к голове, повязанной вместо чалмы грязной тряпкой.
— Аллах милостивый, бек! Приказания вашего сиятельства у меня в голове.
Он повернулся, чтобы принести уголек, но Селим-эфенди остановил его и торжественно произнес, не сводя глаз с окна:
— Разве ты не знаешь, кто я, уста Шхата? Пусть тебя не обманывает то, что я в штатском.
— Знаю, знаю! — поспешно ответил Шхата. — Именитый, знатный, благородный господин. Да умножит Аллах вам свои милости и да благословит вас!
И он направился к дверям кофейни, крича:
— Уголек для кальяна, на улицу!
Когда Шхата ушел, Селим вернулся на свое место. Он сунул кончик чубука в рот, поднял голову и выпустил дым в воздух, теперь уже открыто глядя на окно дома доктора Хильми. Но, взглянув, он сейчас же разочарованно отвел взор: в окне не было видно даже человеческой тени.
