— Целый день мне не хватало вас, — сказал я неожиданно для себя самого. — Все было великолепно, замечательно, лучше некуда, только вот вас мне не хватало. Теперь вы здесь, Пола.
— Да, Харви, — ответила она так, словно уже лет десять называла меня по имени. — Я здесь.
Не знаю, она ли подалась вперед, или я, или мы оба, но я обнял ее — крепко, спокойно, как будто делал это тысячи раз, — и мы поцеловались. И не таким поцелуем, когда женщина вроде бы сопротивляется или наоборот просит: «Еще, еще»; нет, так целуются только тогда, когда все остальное совсем хорошо.
— Теперь я тебя не отпущу, — сказал я.
Она улыбнулась и мягко высвободилась.
— Придется. До половины одиннадцатого я занята. А потом приходи ко мне в маленькую гостиную за кухней. Туда ведет зеленая дверь, помнишь? Но не раньше половины одиннадцатого. Не забудь, Харви! — Она тревожно посмотрела на меня — в первый и последний раз посмотрела таким взглядом.
Я пообещал, что не забуду, и она с озабоченным видом вышла из комнаты. Потом, следующие два часа, во время ужина и после, все было замечательно. Мы и дело переглядывались, и при каждом взгляде я как бы ощущал прикосновение ее руки. И так было бы хорошо — ужин в компании добрых и счастливых друзей, а после ужина веселая болтовня, песни, танцы, — но когда я думал о том, что мы скоро будем вместе, у меня словно вырастали крылья. Вы знаете, как чувствуешь себя в такие минуты, а тут тысяча таких минут слились в одну.
Но вдруг я потерял терпение и разозлился. Не случись этого, я бы, наверно, остался там навсегда. Как, почему это случилось, не могу постичь; с тех самых пор не могу… Люди стали расходиться, все больше парами. Нигде внутри ее не было видно; бродить же в одиночестве безлунной, хотя и звездной ночью не очень-то интересно. И я разозлился, не хотел ни в чем принимать участия, ни с кем не хотел говорить — кроме нее, разумеется… Минуты ползли медленно, как больные слоны. Я накручивал себя, подогревал, — а это уж точно к беде. Черт знает что! Зачем она назначила такое время? Просто все должно быть, как она скажет, ну еще бы! Если она ждет меня в половине одиннадцатого, почему я не могу прийти в четверть одиннадцатого — какая разница? Я еще несколько минут терпел эту муку, нарочно не давая себе успокоиться, а потом бросился в кухню, к зеленой двери, и попробовал бы кто меня остановить.
Никто, конечно, и не пробовал; когда человек ищет беды, его не останавливают. А вот и кухня — пустая, прибранная и подметенная, но еще теплая и пропитанная вкусными запахами. Горела только одна маленькая лампочка, но я сразу увидел в дальнем конце зеленую дверь. Наверно, Пола будет недовольна — до половины одиннадцатого еще десять минут, — но ничего, как-нибудь переживет. Ведь она же моя и знает это и знает, что я это знаю. Зеленая дверь отворилась легко — они всегда отворяются легко, эти двери, — и я вошел.
