Последующие две недели он работал машинально, делая все, что положено, погрузившись в грустные мечты. Становилось все труднее вызывать из памяти образ статуи, но всё равно она оставалась с ним. Он чувствовал, где-то она стоит, обратив лицо к западу, и спокойно взирает на небо, и от этого он сам и его заботы казались еще более ничтожными, никчемными, нелепыми. Вновь и вновь, с нарастающим отчаянием, он задавался вопросом, почему у него такая жизнь, почему он должен бросать в нее свои дни, будто она — мусоросжигательная печь, а его время — мусор, который к ней свозят. В первые дни он, боясь разочарования, старался выбирать такие маршруты, чтобы не проезжать мимо парка по Бейсуотер-роуд, но прошла неделя, и он несколько раз специально заглянул в парк, чтобы посмотреть, не вернулась ли статуя. Само собой, ее там не было.
А потом он увидел вторую. Случилось это ближе к вечеру, по небу ползли тяжелые облака, собирался дождь. После деловой встречи в Сити он пешком возвращался в редакцию. На Ладгейт-Серкус случайно посмотрел вверх и направо, и его взгляд уперся в еще одну гигантскую статую, высившуюся там, где следовало быть виадуку Холборна, да только в положенном месте виадука не оказалось. Статуя была совсем другая, даже больше первой, из какого-то черного материала, и изображала мускулистого обнаженного мужчину, который отчаянно пытался освободиться от чего-то схватившего и душащего его. Секунду-другую статуя возвышалась над Лондоном, ясно различимая, незабываемая, потом, задолго до того, как сменился сигнал светофора и Воули смог перейти улицу, исчезла, а виадук вернулся на прежнее место. На этот раз Воули уже знал, что нет смысла подходить к тому месту, где он видел статую. Поэтому он медленным шагом двинулся дальше, унося с собой образ борющегося мужчины, лицо которого отражало неимоверные усилия и боль. И по пути Воули сказал себе: пусть статуи и значительно отличались друг от друга, обе принадлежали к одному историческому периоду, и соорудил их один и тот же народ, хотя Воули и не знал, что это за народ, и когда и где он жил.
— Ты чем-то расстроен, не так ли, Уолтер? — спросил его тем же вечером Фрайсон, редактор спортивного отдела, когда они сидели в баре за стаканчиком виски. — Это дождь нагоняет на тебя тоску?
— Да, немного, но дело не в этом, — ответил Воули. — Ты только не падай со стула, хорошо? Я вижу то, чего нет, чего не видят другие. Нет, — торопливо добавил он, — этого я утверждать не могу. Вполне возможно, что другие люди тоже это видят, но никому об этом не говорят, как молчал и я. Да, я знаю… ты понятия не имеешь, о чем я толкую. Так что, слушай. Дело в том, Артур, что я дважды видел гигантские статуи. — И он описал сначала первую, потом вторую, упомянув также и про обстоятельства, при которых это произошло.
