Когда они подошли к подносу с напитками, она спросила, не глядя на него:
— А вы сами что будете? Как вас зовут?
— Марк Денбау. А вы и есть Энн… как-то-там… да?
— Да, Энн… — и замолчала на полуслове, будто передумала и не захотела сообщать свою фамилию.
— Мне немного виски, — сказал он твердо.
Пока лакей наполнял бокал лимонадом для Энн, Марк сам налил себе самую большую порцию виски с содовой, какую когда-либо видел. И не от жадности или с отчаяния; просто стаканы были так велики, что порция неизбежно получалась огромная. Кстати, виски оказался на славу. Он, правда, приметил, что из мужчин мало кто его пьет, они больше спрашивали бренди с содовой. А девицы потягивали разные прохладительные напитки.
— Не нравится мне этот лимонад, — вдруг заявила Энн еще более писклявым голосом, чем прежде. — Мистер Денбау, если я попрошу вас взять виски и для меня, вы, наверное, подумаете, что я ужасно порочна?
— Нет, отчего же.
Он все никак не мог разглядеть ее лицо. Но уже понимал, почему ей не удалось привести в порядок прическу: она отчасти состояла из накладных волос, отличающихся по тону от настоящих.
— Ну, другие наверняка бы так подумали, — сказала она, усмехнувшись. — Так что сделайте вид, пожалуйста, будто вы берете это для себя. Вот, давайте, я подержу ваш стакан… а вы верните ему эту лимонадную гадость.
Порция виски для нее оказалась не меньше, чем его собственная.
— С такими стаканами лучше пристроиться в уголке, — заявила она, направляясь куда-то.
Наконец они уселись на старое канапе. Света тут было маловато.
— Здесь нам точно никто не помешает. Или вы предпочитаете, чтобы вам кто-нибудь мешал?
— Нет, что вы.
— A-а, так это вас вытащили из озера? Да? Ну, тогда мы с вами друг друга стоим. Вон, глядите, они опять пошли танцевать. Может, и вы снова хотите носиться туда-сюда с какой-нибудь из этих славных толстушек?
— Я бы лучше тут посидел, — сказал Марк. — А вы?
— Ни за что, ни за что, ни за что! — вскричала она и, сделав солидный глоток из своего стакана, воскликнула:
— Боже мой… а какой крепкий! Нет, танцы не для меня. Я этого всего терпеть не могу. И не только потому, что выгляжу посмешищем среди всех этих пышногрудых девиц в оборках. Это все равно что попасть на детский праздник, где все в три раза меньше нормального размера. Кошмар!
Она больше не говорила тем дурацким, писклявым, девчоночьим голоском. Она обернулась и посмотрела на Марка, так что даже в этом тусклом свете он смог, наконец, разглядеть ее. Теперь она не казалась худощавой, болезненной, нелепой — она была красива. Несколько мгновений они безмолвно глядели друг другу в глаза.
