— Вы никогда не любите женщину спереди? — наконец решилась она прервать молчание.
— Никогда.
— Почему?
— Это двусмысленное положение. Секс, замешанный на любви. Как поцелуй. И потом, ты смотришь в лицо другому. А не на его тело. Видишь одновременно слишком много и слишком мало. Я предпочитаю видеть тело.
— Для вас секс и любовь — это две разные вещи?
— Вот именно. На мой взгляд, они вредят друг другу.
— Вы не можете любить женщину, с которой вы спите?
— Я этого не говорил.
— Не понимаю.
— Я мог бы любить женщину и спать с ней, но не то и другое сразу.
— Почему?
— Потому что любовь препятствует непотребству, то есть истинному наслаждению. Должно быть, увлекательно любить женщину и превращать ее в источник удовлетворения — попеременно. Сдается мне, что не только мужчина выиграл бы от такого чередования противоположностей.
— Любовь — уважение… Секс — непотребство… Вы говорите, как пуританин — извращенный, но верный своей морали.
— Это просто удобная формула, способная увеличить наслаждение.
— Это все равно что видеть в любви лишь удобную возможность нравственного падения, а за законом признать единственную ценность — быть поруганным.
— Не впутывайте сюда закон.
— А почему, собственно, нет? Закон, в основе своей, в идеале, — уважение к ближнему, иными словами, разновидность любви или альтруизма, самоограничение.
— Вы смешиваете разные понятия. Существуют, с одной стороны, правила и установления человеческого общества: законы, мораль, философия, религия, — действительно основанные на альтруизме и — постоянно нарушаемые постольку, поскольку они представляют собой не что иное, как искусственные ухищрения утопического сознания. А с другой стороны, существует Закон — единственный подлинный закон — и это закон естества. И в основе этого закона лежит именно то, что человеческое установление признает непотребным, а именно: охотничий инстинкт, господство сильного над слабым и убийство. Любовь — это аномалия, причудливый дефект власти, — аномалия, напрасно возведенная в правило.
— Допустим, что это так, — и вы нисколько не жалеете об этом?
— Какая разница? Не я придумал закон. С меня довольно и того, что я не делаю вид, будто его не существует. Скажем так: я приноровился к нему. Высказывать же на этот предмет скандальные с общепризнанной точки зрения суждения — бесплодный и пустой разговор.
Все это он проговорил учтиво, бесстрастно и почти отстраненно, словно не убеждал, а изрекал самоочевидные истины.
