Муж смотрит на «две заветные расщелины, но они кажутся ему единым целым». Он говорит себе, что никогда в жизни не видел столь длинной задницы.
И он поцеловал сей зад,
Унизив себя мольбой о прощении,
Как никчемный трус,
Совсем рядом с дыркой,
А вернее будет сказать — прямо в нее.
Как только экзекуция закончилась, дама назвала свое имя — «Беренжер — Длинный Зад, который умеет устыдить всех хвастунов» — и вернулась домой. Эта женщина в любой ситуации сохраняла присутствие духа: она быстро разделась, послала за рыцарем, «милым ее душе и телу», провела его в свою спальню, и они предались любви. Тут вернулся из леса муж. Увидев жену с любовником, он стал осыпать ее проклятиями и угрозами. Она же на все его крики отвечала, что предлагает ему «нажаловаться рыцарю Беренжеру, — тот быстро научит его уму-разуму». Муж почувствовал себя разбитым в пух и прах. А его умная и красивая жена могла отныне делать все, что было угодно ее душе. «Если пастух размазня, — заключает автор фаблио, — волк гадит на овец».
Существует еще один поцелуй — его можно назвать мирным поцелуем. Франсис Понж[17] пишет в «Луговой фабрике», что иногда под порывом ветра луг изгибается, как живое существо, мягко колышется, пульсирует, словно на что- то соглашаясь. Волнуясь, луг как будто говорит «да». Но чему? Дуновению ветерка, земле, жизни, незыблемости корней? А может, это «да» относится ко сну — ведь на округлом изгибе луга так и тянет полежать (в точности как на округлой пухленькой попке), словно это подушка. Жан Жене часто возвращался к этой идее и даже считал зад своих любовников местом, на котором можно достойно отойти в мир иной. У его Паоло в «Похоронном бюро» ягодицы «слегка волосатые, покрытые кудрявым золотистым пушком», и герой шарит в них языком, пытаясь забраться как можно глубже: «Я вжимался в них лицом, увязал в них, даже кусал — мне хотелось искромсать мышцы ануса и залезть внутрь целиком, словно крыса из знаменитой китайской пытки, как те крысы из парижской клоаки, что сожрали моих лучших солдат. Но внезапно мое дыхание замедлилось, голова качнулась вбок и на мгновение застыла на упругом полушарии, как на белой подушке». В другой главе Жене продолжает тему поцелуйного сна, но на сей раз с Декарненом: «Мой язык ослабил напор, я все еще прятал лицо во влажные заросли и видел, как дыра Габеса украшается цветами и листьями, превращаясь в прохладную беседку, и я забирался туда, чтобы заснуть во мху, в спасительной тени, и умереть там».
