Корридон позвонил Эффи, сообщил о назначенном приеме у врача и торопливо повесил трубку, стесняясь выслушивать восторженную благодарность.
Еще он встретился с одним человеком в Уайтчепеле[9] и с другим человеком на Балхем-Хай-стрит, и два маленьких пакета, тайком привезенные из Америки в подкладке плаща, перешли из рук в руки. На автобусе он вернулся в Уэст-Энд, пообедал и пошел к себе. Теперь, лежа на кровати и устремив глаза в потолок, он чувствовал себя удовлетворенным.
В тиши комнаты, за надежными металлическими решетками, Корридон вспомнил вдруг о Жанне Персиньи. Интересно, что она сейчас делает?.. Завтра вечером в клубе он скажет ей, что не намерен браться за эту работу. Можно вообразить их реакцию! В глазах Жанны вспыхнет презрение и ярость. Ренли смутится, как человек, случайно уличивший друга в неприличном поступке. Ян схватится за маузер…
Корридон криво усмехнулся: пускай судятся! Что они могут?.. Он вспомнил про конверт Ренли, открыл его и стал рассеянно читать машинописный текст. Ему было неинтересно. Ну кто такой Мэллори? Ничего не значащее имя… Корридон читал от скуки — надо же чем-то заняться перед сном.
«Брайан Мэллори. Родился 4 февраля 1916 года. Рост — метр восемьдесят шесть. Вес — восемьдесят пять килограммов. Волосы темно-каштановые, глаза карие, кожа светлая.
Особые приметы: голос — вследствие ранения во время бегства из лагеря — тихий, сдавленный. Не может кричать, но говорит отчетливо и ясно.
Привычки: когда злится, имеет обыкновение бить правым кулаком в ладонь левой руки. Когда доволен, потирает руки. Сигарету держит всегда между большим и указательным пальцами. Спички зажигает о ноготь большого пальца. Гордится своей невозмутимостью, смеется и улыбается редко».
Корридон нетерпеливо хмыкнул и заглянул наугад на следующую страницу.
«Единственная родственница — тетка, мисс Хильда Мэллори, воспитывала его с четырехлетнего возраста, после смерти матери. С отцом отношения были плохие, встречались редко. Тем не менее, отец сделал его своим наследником и оставил большое состояние…»
Корридон зевнул и, скомкав листки, бросил их в угол комнаты.
«Надо раздеться и лечь по-настоящему», — подумал он, закрыв глаза. Прошло несколько минут. Он не шевелился. Его лицо постепенно разгладилось и утратило выражение жесткости. Корридон заснул.
2
Ему снилось, что в конце постели, сложив на коленях изящные белые руки, сидит Мария Гауптман. Ее лицо разбито и окровавлено — как тогда, когда она лежала мертвая у его ног. Она пытается что-то сказать, но от ее головы остались лишь широко раскрытые глаза над зияющим провалом с несколькими торчащими зубами. И все же он твердо знает: она пытается что-то сказать.
