Драма афганской войны высветила неожиданным светом равнодушия часть страниц из жизни легендарного разведчика-нелегала Ахмета, отдавшего служению России все силы и здоровье. Такие разведчики, как Ахмет, всегда скрыты от посторонних глаз чужими фамилиями и именами. Правду о них узнать практически невозможно при жизни. Их жизнь и смерть продолжают оставаться тайной за семью печатями в течение какого-то времени, как и все, ими содеянное в разведке. Вспоминая разведчика-нелегала Ахмета, я вспоминаю Кандагар, где мы с ним впервые познакомились. Ахмет вошел ко мне следом за переводчиком Хакимом, из приоткрытой двери блеснула его лысая голова, осветившая комнату, как восходящее солнце в ночи… Как заметил Крылов: «Кто добр поистине… В молчании тот добро творит!» Это изречение я всецело отношу к разведчику-нелегалу Ахмету, чья доброта и отзывчивость таили в себе умысел и интерес.
Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои.
Г. Мачтет
Солдаты и офицеры воюющей в Афганистане 40-й армии, воспитанные в нищете и зависти, творили в Афганистане разбой, не имеющий ничего общего с интернациональной помощью, о чем трубила на всех перекрестках советская пресса, выгораживая действия политиков, ввергнувших миллионы людей в кровавый конфликт. Чтобы придать солдатам и офицерам устойчивый характер в войне, они на политзанятиях изучали «бессмертные творения Леонида Брежнева: «Малую Землю», «Целину», «Возрождение». Солдаты говорили, прослушав брежневскую трилогию: «Наша жизнь – это книга, в которой вырвано много листов на самом интересном месте!»
– Если бы у Наполеона Бонапарта были такие же средства массовой информации, как в СССР, – говорили остряки, – то мир никогда бы не узнал о поражении Наполеона под Ватерлоо!
Всем было ясно уже в 1981 году, что война проиграна, кроме политиков, они еще на что-то надеялись. Афганский народ поднялся на свою защиту. Бабрак Кармаль запил, отошел от власти, что породило безвластие в стране, грозило полной дестабилизацией и истреблением тех, кто поддерживал советский режим. Их жизнь кончена, как жизнь предателей. Близость смерти придавала разгулу безнравственности новую силу, при безудержном варварстве обеих сторон.
– Любовь спасет мир! – говорил Вергилий за сорок лет до Рождества Христова. Любви в Афганистане не было. Была ненависть сторон и отчаяние.
– Еще вчера, – говорила мать о своем сыне, – он писал, что у него все в порядке. Успокаивал меня. Сообщал, что за проявленную храбрость представлен к медали и сможет без экзаменов как участник войны поступить в институт, а сегодня сын вместе с другими солдатами лежит в гробу. Худой, измученный, словно это не он, а кто-то другой. Я стала думать, сын ли это? Мертвецы все похожи друг на друга. Перед киотом зажжено пять лампад – по числу гробов. Всех пятерых солдат-афганцев похоронили на деревенском кладбище, друзей, одногодков, товарищей, но никто не пришел из военкомата, не сказал о наших сыновьях доброго слова.
