Клавдия наложила горячую кашу в миски. Взрослым мужчинам и себе в отдельные, а детям в общую большую.
Каждому был выдан ломоть хлеба. Мужчинам — побольше, себе и детям — поменьше. Все встали, перекрестились, прадед быстро прочитал молитву «Отче наш», после этого семья начала молча есть. Иван тоже ел, разглядывая ребятишек, которые сидели напротив него. Ребятишки жадно ели, хлюпая носами, и то и дело глядели на него живыми, любопытными глазами. Иван улыбался про себя. Вон та маленькая, хорошенькая, черноглазая девочка в тулупчике, Машенька, — это дедушкина сестра Мария Ивановна, которая воспитала его, Ивана, а этот маленький мальчишка Ванечка — его дед Иван, он погиб на войне. «Вот он какой, мой прадед, — думал Иван, — ничего не боится».
Когда закончили обедать, Иван повернулся к прадеду и, глядя ему прямо в глаза, спросил:
— Не боитесь? Здесь ведь на двадцать верст ни одной живой души.
— Эх, милай, боюсь, конечно. Здесь не двадцать, а сорок верст никого. Лошадь? Какая это, хрен, лошадь. Название одно. На себе пахать придется. Но жить-то надо. Надоело-то как у себя там, на Тамбовщине, перебиваться. Знаешь, как надоело? Верю, с Божьей помощью одолеем. И отсеемся, и соберем, и отстроимся, только бы люди не мешали, а зверь есть зверь, он лишнего не возьмет.
— Помоги вам Господь, — сказал Иван. Встал. Поблагодарил за обед. Попрощался. Еще раз внимательно, даже слишком внимательно пронзительным, влажным взглядом посмотрел на лица детей, женщины, мужика. И они все разом, молча смотрели на него, будто пытаясь вспомнить: кто же это такой, где они его могли видеть? Наконец Иван опустил голову, повернулся и пошел по дороге на запад. «Мои предки — люди что надо… Неспроста мне суждено с ними познакомиться. Прадед, конечно же, засеял свое поле, а я невольно могу сжечь. Вот в чем дело! Зачем? Неужели я этого хочу?» Отойдя с километр, Иван посмотрел на небо, покрытое быстро несущимися серыми облаками, и закричал:
— Эй, я этого не хочу!
Взмахнул кулаком и сказал:
— Лийил, домой, Лийил.
Опять вспышка, ослепление — и Иван обнаружил себя лежащим на матрасе в своей комнате.
«Нет, еще не все потеряно! — ликовал Аллеин. — Он встал на правильный путь. Человек, который узнает и полюбит своих предков, никогда не станет Антихристом».
«А где анализ ситуации? — перебил Аллеина Риикрой. — Где мысли о вечном? Нет… Зато его сейчас потянет к бабам».
«Что ты такое говоришь?!»
«Ты же видишь, он выздоровел. Все — значит, пора…»
