Но сегодня было совсем не так. Закончив первую копию, самую главную из трех, он сравнил ее с той песнью, которую недавно спел. Слова гимна на папирусе были все так же чисты и совершенны, как и в тот момент, когда их даровал ему Господь. Он склонил голову в знак благодарности.
Он взял новый папирус и начал вторую копию, а там и третью. Обычно при переписывании глаза его возвращались к оригиналу через каждые несколько слов. Сейчас он не взглянул на первую копию почти ни разу. Сегодня он в этом не нуждался.
Он не был изящным каллиграфом, но его почерк был достаточно разборчивым. После стольких лет в Ир–Рухайе ему уже казалось естественным даже писать слева направо.
Зазвенел колокол, зовущий к вечерней молитве. Монах с удивлением заметил, что струящийся в окно свет окрасился в розоватые цвета заката. Займи его труд больше времени, пришлось бы зажечь лампу. Он потер свои глаза, в первый раз заметив, насколько они устали. Может, ему и следовало зажечь лампу. Впрочем, о таких вещах он не беспокоился. Он мог бы писать и в полной темноте — его поддержал бы своим светом Дух Святой.
Взяв с собой три копии гимна, он направился в часовню. Монах знал, что Иоанн будет доволен — ведь он завершил свой труд за один день. До ухода из Ир–Рухайи оставалась еще масса дел.
* * *
Ревели ослы. Фыркали лошади. Верблюды стонали, как будто их мучили. Исаак знал, что все они вели бы себя точно так же, будь у них на спинах соломинки, а не тюки с корзинами. Настоятель стоял снаружи монастырских ворот, наблюдая за выходящими оттуда монахами и вьючными животными.
Из‑за этого ухода на него словно навалилась вся тяжесть прожитых им лет. Он редко ощущал свой возраст, но Ир–Рухайя была ему домом на протяжении всей его взрослой жизни. Не так‑то просто взять и вычеркнуть из жизни более полувека.
Исаак повернулся к Иоанну, который, как обычно, стоял от настоятеля по правую руку.
— Да настанет день, — сказал Исаак, — когда персов выгонят обратно на родину их, и братья наши смогут вернуться сюда в мире и спокойствии.
— И да возглавишь ты это возвращение, отец настоятель, воспевая хвалу Господу, — сказал Иоанн. Глаза эконома не упускали ворот из виду ни на мгновение. Как только оттуда выходил очередной человек с животным, Иоанн ставил новую галочку на длинном свитке папируса, который держал в руках.
Исаак покачал головой:
— Я слишком старое дерево для пересадки. Любая другая почва будет мне чужой. Мне больше не расцвести нигде.
