Любимец века | страница 56



Они медленно, то и дело оглядываясь, отошли от Медного всадника и вскоре вновь остановились уже перед громадой Исаакия, с трудом разбирая над входом выпуклую вязь надписей: «на тя господи уповахом да не постыдимся во веки».

Ранним утром солнце неспешными волнами омывало ступени храма. Исаакий был величав. Казалось, мимо его каменных ребер ощутимо движется материальная струя времени, как особый вид энергии, осязаемый на ощупь...

Юрий был еще слишком молод и жизнерадостен, чтоб увидеть в этом городе с его историей, в скоплении прекрасных строений также и трагическую красоту, которая проходит так высоко над тобой, как крыло птицы... Он не ощущал себя одиноким среди бесконечных шеренг колонн, фронтонов, лепных карнизов, дремлющих сфинксов, парапетов, неподвижно скачущих коней.

Возвращаясь в общежитие поздним вечером, он, невольно замедляя шаг, жадно смотрел на узкое зеркало! канала. Звездчатые купола Спаса-на-крови и овал центральной фрески - золото, лазурь - повторялись в воде более строго и мрачно, чем в неплотной стихии воздуха. Вокруг струилось зеркальное небо, ограненное решеткой парапета.

В поздний час город казался пустынным и гулким, словно он населен кариатидами, а не людьми. Их каменные лица были настолько выразительны, что совсем! не составляло труда вообразить, как они тяжело и бесшумно спускаются на тротуары, прогуливаются по городу, без любопытства рассматривая новью здания и отстраняя случайных прохожих равнодушным жестом.

Бронзовые копыта многочисленных коней, обитающих теперь лишь в четвертом измерении, не нарушая глухоту наших ушных перепонок, резво бьют по камням. Кони Клодта, на время сорвавшись с узды, гарцуют вдоль Невского, и Петр медленно объезжает заложенный им город.

Перекликаются ли эти медные кони между собою ржаньем? Или лишь безмолвно наслаждаются скачкой, разминают затекшие мускулы, слизывают паутину, словно пыль, со своих боков, а их всадники отряжают прах дней с железных складок одежды?..

И все-таки этот город принадлежит больше будущему, чем прошлому!

Юрий ощущал это по биению растревоженного сердца, по собственной молодости, которая рвалась вперед.

Ленинград нагнетал в него свою красоту, как насос: еще больше, еще теснее... Но он не задохся, потому что хранил защитную атмосферу юности. Юность берет от окружающего ровно столько, сколько может переварить.

И хотя Юрий потом вспоминал, что после поездки он стал «сразу взрослее и духовно богаче», - Ленинграду суждено было стать в его жизни впечатлением хотя сильным и прекрасным, но ничего существенно не изменившим.