Для Саратова любые маршруты начинаются от Крытого рынка. Он расположен в центре, на перекрестке пяти улиц. Протяженное двухъярусное здание с куполом и полукруглыми окнами во всю стену по фасаду. Его построили в 1914 году, в год начала первой мировой войны, которая так хорошо запомнилась в заштатных Меленках Коле Каманину, будущему генералу второй мировой войны.
Ночами пустой Крытый рынок тихо светится изнутри, как сонный корабль...
А оканчиваются саратовские маршруты неизменно у Волги, на зеленом крутом косогоре; он еще не скоро станет набережной Космонавтов, красой города, хотя сам первый космонавт безвестно и неведомо ни для кого уже сигал с него в воду.
Непередаваемо радостно ощущение тела, слившегося с волной! Теплые и прохладные струи попеременно ласкают кожу; мышцы напрягаются, вздрагивают от наслаждения; зеркальные искры обдают глаза и рот; запах рыбьих затонов, сладких корневищ водяных трав вливается в ноздри.
Равнинные реки полны державным покоем. Человек на миг как бы впитывает в себя их царственное величие, становясь тоже добрым и огромным.
- Вот что, ребятки, - сказал через неделю директор техникума Коваль, приметив, что после отъезда Никифорова москвичи повесили носы и затомились бездельем. - Поезжайте-ка в колхоз на уборку. Разомните косточки.
Они с радостью согласились.
ЛУНА, РАХМЕТОВ И ДНЕВНИК ГАГАРИНА
Саратов плавился в тридцатиградусной жаре. Стены домов и крыши излучали тусклое сияние, сквозь которое резко, как клинок, вдруг взблескивало далекое окно. Небо, Волга, горы одинаково тонули в пепельной мгле. Густые деревья вдоль улиц хранили в радиусе своих стволов уже не прохладу, но лишь спасительное для глаз затенение.
На колхозном току наши смоленские парни, едва отчихавшись от пыльной дороги, окунались в крупную метель летящей половы. Горячие завихрения охватывали обручем потные лбы; колючие ости прилипали к губам и царапали.
- Давай, давай! - кричали им полуголые возбужденные работой мужики, от которых шел запах хмельного кваса.
- Давай! - с готовностью подхватывала неразлучная троица, вскидывая лопаты с зерном.
Лишь нагрузив кузов, они припадали к ведру. Вода текла мутными ручейками по запыленным подбородкам. Они плескали друг дружке горстями в лицо, лили на загривки, хотя и знали, что знойный ветер тотчас высушит, а плотная пыль щекочуще облепит с головы до ног, едва они выведут груженую машину на знакомый шлях до Екатериновки.
Так день за днем солнце прожаривало их. Они уже и сами себе казались ржаными сухарями, которые знай ворочаются на противне. Дни текли бездумные, веселые. Ночь подстилала под бок мягкие пшеничные снопы. Сон приходил мгновенный, без сновидений.
