-- Не понимаю. Я написал тебе записку, что пошел за завтраком и сейчас вернусь.
-- В самом деле? Я ее не вижу.
-- Ты мне не веришь?
-- Мне очень хочется тебе верить. Но я не вижу никакой записки.
Больше мы не спорили. Может, это просто порыв ветра поднял записку и унес ее куда-нибудь в никуда? И все это было сплошным недоразумением -- ее гнев, моя треснувшая губа, ее искаженное лицо, моя беспомощность?
Надо ли мне было дальше искать эту записку, причину гнева Ханны, причину моей беспомощности?
-- Почитай мне что-нибудь, парнишка!
Она прильнула ко мне, я взял книгу "Из жизни одного бездельника" Эйхендорфа и начал читать с того места, где закончил в прошлый раз. "Бездельник" читался легко, легче, чем "Эмилия Галотти" и "Коварство и любовь". Ханна снова слушала со сосредоточенным вниманием. Ей нравилась полупрозаическая-полустихотворная форма повествования. Ей нравились переодевания, недоразумения, осложнения и преследования как водоворот действия, в который герой попадает в Италии. Одновременно она расстраивалась из-за того, что он бездельник, ничего не дает людям, ничего не может и ничему не хочет учиться. Она была вся охвачена противоречивыми чувствами и могла даже через несколько часов, после того как я закончил читать, еще задать мне какой-нибудь вопрос типа: "Взиматель таможенных сборов -- разве это была плохая профессия?"
Снова рассказ о нашем конфликте получился таким подробным, что мне хочется сказать теперь пару слов и о нашем счастье. Тот спор сделал наши отношения более искренними. Я видел, как она плачет; Ханна, которая могла плакать, была мне ближе, чем Ханна, которая была только сильной. Она начала показывать мне свою кроткую сторону, которой я еще в ней не знал. Она то и дело рассматривала потом мою треснувшую губу и нежно притрагивалась к ней, пока та не зажила.
Мы любили теперь друг друга иначе. Долгое время в постели я полностью отдавал себя на ее волю, давал целиком подчинить ей себя. Потом и я научился подчинять ее себе. Во время и после нашей поездки мы больше не занимались только тем, что подчиняли себе друг друга.
У меня сохранилось стихотворение, которое я сочинил тогда. Как стихотворение оно ничего не стоит. В то время я восторгался Рильке и Бенном, и вижу сейчас, что хотел подражать им обоим одновременно. Но я также вижу снова, как близки мы были тогда друг другу. Вот это стихотворение:
Когда мы раскрываемся
Ты мне вся и я весь тебе,
