Лора все-таки ложится, наши тела соприкасаются. Мне плохо, невыносимо плохо, я не могу согласиться с ее отказом, с тем, что она меня не хочет. Лора утешает меня:
— Послушай, ничего ведь не случилось, постарайся заснуть, — и поворачивается ко мне спиной.
Я встаю, надеваю трусы, потом джинсы. Она спрашивает:
— Что ты делаешь?
— Я возвращаюсь в Париж.
— Иди сюда, ложись.
Беру со стола ремень и переворачиваю стакан с апельсиновым соком.
— Черт, черт, черт! — Я швыряю бутылку минеральной воды в стену, капли падают на Лору, она резко поднимается, смотрит на меня так, как будто я собираюсь убить ее.
— Возвращаемся в Париж!
— Не бойся, бутылка пластиковая.
Мы ложимся, я глотаю снотворное и наконец засыпаю.
Мы завтракаем на краю маленького крытого бассейна, я чувствую себя, как в оранжерейной теплице, задыхаюсь, спрашиваю Лору:
— Это когда-нибудь изменится?
— Не знаю. Послушай, мне, правда, жалко, что все так получилось, я не могу разорваться надвое, никогда не умела делить себя между двумя людьми. Я думала, что влюблена в него, но сейчас поняла, что это не так, хотя мне хорошо с ним, и я не хочу заниматься с тобой любовью. Ты слишком долго убеждал меня в том, что мы расстались, никогда не будем больше вместе, что каждый за себя. Я научилась не страдать, отстраняться. Я была готова к встрече с другим человеком, и это случилось. Ты приучил меня к однообразию, к тому, что мы видимся только по вечерам, говорим друг другу три слова и сразу ложимся в постель. Я больше так не хочу, я у тебя многому научилась и готова найти кого-нибудь, кто умеет так же хорошо заниматься любовью. Я так хотела бы делить с тобой смех и радость! Но я хочу что-нибудь выстроить, а с тобой это невозможно.
Я совершенно размяк в теплом влажном воздухе. У меня ощущение какого-то гигантского вселенского презрения. Я воображаю себе солнечные дни с Лорой в доме с садом. Я плачу. Это не рыдания, просто два теплых соленых ручейка бегут из моих глаз.
Мне очень хотелось бы, чтобы мои слезы были искренними.
Я лечу самолетом в Лиссабон, чтобы кое-что прикинуть для съемок фильма, который Луи будет делать летом в Португалии: первый полнометражный фильм, где я буду главным оператором. Мне кажется, что должно произойти что-то необыкновенное.
Неподвижно стою на тротуаре Ресторадореса, смотрю на собственное отражение в дымчатом стекле витрины кафе. Мне тридцать лет, я слегка погрузнел, лицо оплыло, подбородок не так четко вырисовывается, шея со складками, волосы уже не блестят. Ветер шевелит их, и я думаю о Бретани, о диком побережье Киберона, о пирсе Пор-Халигана, с которого я смотрел на выходящие в море яхты во время регаты. В пятнадцать лет я был шкипером десятиметрового парусника. Я, кажется, заблудился в этой жизни.
