– Мим, думаешь, что оттуда?..
***
…сорок восемь, сорок девять, пятьдесят!
***
Кто-то стоит за моей спиной; стоит безмолвно, недвижно, но я чувствую, что за моей спиной сейчас кто-то стоит и меня разглядывает. Оборачиваюсь. Она стоит в дверях – у неё опавшие плечи, а под мокрым плащом дрожащее тело.
– Зина!
Она смотрит на меня белыми глазами и молчит. Теперь комната пахнет ранней осенью.
– Я ждал, – говорю я. – Всё это время ждал!..
Зина опускается на край матраца и прячет глаза.
«Белые глаза от усталости, – думаю я, – или от боли…»
– ……………….. – говорю я.
– Да, – отвечает Зина, и между бровями сжимается тугой островок…
– Ты вернулась?
– Нет, – говорит Зина.
– Нет? – замечаю, как несколько капель, подталкивая друг друга, скользят по мокрым волосам и вдруг ударяются о неубранную постель.
– Кажется, я бесцветная, – голос Зины словно усталый шёпот саксофона. – Я бесцветная, как дождевая капля.
На полке молчаливый Мим; на листах, разбросанных на треугольном столике, молчаливые лица.
***
– Ты не в ладах со своими внутренними позывами, – говорю я.
– И ты об этом? – островок между бровями становится бело-голубой – Муж советовал мне обратиться к психоаналитику, вся Америка обращается к психоаналитикам.
– Ты обращалась?
– Зачем?
– Вся Америка обращается!
– Однажды я догадалась, что жизнь – это игра по незыблемому правилу: «так надо!». Всё, что мы делаем, это лишь оттого, что «так надо!» – на лице Зины улыбка-гримаса, напомнившая ту, которая появлялась у мамы, когда она, пьяная, садилась на пол и, запрокинув голову, выкрикивала десятки раз строчку из чьих-то стихов: «С тех пор, как для меня законом стало сердце… С тех пор, как для меня законом стало сердце… С тех пор, как для меня…»
– Плюнь на то, что «так надо!», – говорю я.
– Думаешь, сумею?
– Так надо!
– Думаешь, сумею? – повторяет Зина.
Я молчу. Не знаю почему, но я молчу.
***
– Самая тяжкая мука: маяться собою, – говорит Зина.
– Знаю!
– Я…
– Знаю!
– Ты рисуешь…
– Я ухватился.
– Ты спасся…
– Спасение в нас самих…
– Больно…
– Против боли принимают наркоз.
– Твои рисунки – твой наркоз?
– В газете о моих лицах писали: «Не лица, а рожи, пугала, страшилища! А. Сегал решил вспугнуть публику, и ему это, надо признаться, вполне удалось!»
– Была новая выставка?
– Она с треском провалилась, и меня лишили биточков.
– Боже! – говорит Зина.
– Плевать! – плевок ложится в дальний угол комнаты.
– Класс! – восхищается Зина и сплёвывает себе под ноги.
– Браво! – одобряю я. – Повтори, Зина, повтори!..
