Манилла-Хаус был так же пуст, как Фримантл-Хаус, Дункан-Хаус и Мортимер-Хаус. Куда же идти теперь?
Разговаривая сам с собой, Уильям Генри услышал за спиной топот копыт, обернулся и увидел всадника со знакомым приятным лицом.
— Мистер Парфри!
— Боже милостивый! — ахнул Джордж Парфри. — Что ты здесь делаешь, Морган Третий?
Уильям Генри густо покраснел.
— Я просто гуляю, сэр, — смущенно объяснил ои. — Занятий сегодня нет, а папа ушел в Киншем...
— Почему же ты не дома, Морган Третий?
— Сэр, меня зовут Уильям Генри.
Мистер Парфри нахмурился, пожал плечами и протянул РУКУ-
— Я помню, Уильям Генри. Ладно, забирайся в седло. Я прокачу тебя, а потом отвезу домой.
Неслыханная удача! За всю свою жизнь мальчуган ни разу не ездил верхом. Он устроился в седле перед мистером Парфри; ему показалось, что земля так далеко внизу, что у него закружилась голова. Он очутился в совершенно новом мире, словно взобрался на самую верхушку дерева! Как плавно и мерно перебирал ногами жеребец! Какой чудесной оказалась поездка с другом — ничем не хуже прогулок с папой! Уильям Геири таял от восторга.
Они рысью проскакали по Дердхэм-Даун, распугивая овец, и смеялись не переставая. Мистер Парфри охотно отвечал на вопросы ученика, а Уильям Генри обнаружил, что его учитель знаком не только с латыныо. Они подъехали к краю ущелья Эйвона, где мистер Парфри обратил внимание спутника на оттенки камней и объяснил, что железо придает серовато-белому известняку сочные ржаво-розовые и сливовые тона. Учитель указывал хлыстиком на цветущие растения среди летней травы и уверенно произносил их названия, а потом принялся учить Уильяма Генри различать цветы.
Наконец тропа, вьющаяся по краю ущелья, привела их к Хотуэл-Хаусу, который возвышался на берегу Эйвона.
— Здесь мы и перекусим, — решил мистер Парфри, помогая мальчику спуститься на землю. — Ты проголодался?
— Да, сэр!
— Если за стенами Колстонской школы я зову тебя Уильямом Генри, то и ты должен называть меня дядей Джорджем.
В зале для питья минеральных вод было немноголюдно — несколько мужчин, страдающих чахоткой, диабетом и подагрой, пожилая дама и две молодые женщины-калеки. Лучшие времена курорта остались позади, позолота потускнела, обои отклеивались, в драпировках скопилась пыль, а кресла на колесах давно нуждались в новой обивке. Но мрачный арендатор Хотуэл-Хауса, изнуренный постоянной войной с бристольцами из-за цен, установленных на минеральную воду, по-прежнему готовил обед для редких посетителей. Уильяму Генри, привыкшему к сытной еде в «Гербе бочара», здешняя пища показалась нектаром и амброзией только потому, что ее вкус был иным— и потому, что рядом сидел замечательный спутник. Покончив с обедом, мистер Парфри предложил прогуляться, а потом вернуться в город. Пожилая дама и молодые калеки на прощание осыпали Уильяма Генри градом похвал; он вытерпел их восклицания и ласки, как терпел покойную мать, чем окончательно покорил Джорджа Парфри.
