Он неожиданно поднялся, и в порыве свойственной мужчинам горячности, зашагал до двери террасы и обратно, зажав сигару в углу рта.
— Англичане относятся к своей родине с большей сентиментальностью, чем мы, латинские народы, но я не думаю, что они способны так же, как мы, впитывать ее солнце, ее почву и самый воздух всей кровью, всем своим существом. Ваш добрый дядя Леннард был англичанином во всем, но Англия для него значила меньше, чем Ордаз. И, встречая вас в Ордазе, я имел все основания полагать, что вы прониклись его отношением к запахам и звукам тамошней неторопливой жизни. Мне казалось, что вы полюбили все это, но… — Он пожал плечами и остановился, повернув к ней нахмуренное лицо. — На Луенду ваша любовь, увы, не распространяется. Вы чувствуете себя зависимой иностранкой, не так ли?
Она кивнула, поскольку все, что он сказал, было правдой. Она была знакома с ним с первых дней своей жизни в Ордазе, но все же все, что он сказал, было правдой. Они были чужими друг другу, несмотря на эти четыре года, которые должны были как-то сблизить их. Между ними будто стояла непреодолимая преграда, не позволявшая достичь той беззаботности и легкости в отношениях, которая изгоняет всякий намек на принужденность.
Их глаза встретились, и в янтарных отблесках, озарявших его смуглое лице, оно показалось ей состоящим из множества граней, часть которых была ярко освещена, другие же надежно скрыты темнотой. Надежда на то, что утром с ней был настоящий дон Рафаэль, ушла, как песок сквозь пальцы. Настоящим он был сейчас — ее тонкий и сложный противник с железной хваткой. Он был совсем не похож на англичанина, который никогда бы не стал давать обещания утром и отступать от них вечером. Разве он не говорил, что ей понравится праздник, которым на острове сопровождается сбор винограда, и что он как-нибудь покажет его ей? Она вздрогнула, почувствовав в сердце мертвенный холод.
Вероятно, от его глаз это не укрылось, потому что он тихо и нетерпеливо что-то проворчал и, повернувшись к книгам, вытащил темно-красный том с именем своей матери на обложке. Он провел большим пальцем по мягкому сафьяну, будто надеясь, что этот жест поможет ему вернуть терпение и самообладание, которых ему так не хватало.
— Итак, я предоставил вам свободу выбора, мисс Кэррол. Вы можете уехать в Англию, как только захотите.
— А как же Барбара? — услышала она свой собственный голос.
Он обернулся и взглянул на нее, прищурив глаза:
