Таким был Пастер.
Другой в тиши кабинета создает теорию за теорией. Из десяти одна попадает в цель. Неважно, что долголетие вовсе не связано с флорой кишечника, что бессмертие так же далеко от спасительной простокваши, как наука от произвола. Зоолог и ветеринар, антрополог и микробиолог, он исследует развитие тлей и скорпионов, генетику калмыков, ищет средства против холеры, туберкулеза и сифилиса и случайно открывает фагоцитоз. Он мечется из России за границу, ищет протекций, ввязывается в споры с великими людьми. Ему подай все необычное, сногсшибательное, обязательно панацею против всяких бед.
Таким был Мечников.
Есть категория удивительных людей. Раз проникшись влечением к известной идее, пусть в ранней молодости или чуть позже, они всю жизнь от нее не отступают, следуют за ней до последнего вздоха. Из всего многообразия жизни, ее счастливых и скорбных путей, они знают один — неизменный и строгий. Их горячее сердце и страсть безумствуют вместе с рассудком. Все в них, до мельчайшего нерва, проникнуто верой и силой, страшным упорством, тиранией к себе и к другим. Что им насмешки, неудачи и трудности?! Страсть их не знает преград. Верные себе, они умеют видеть только одну цель, служить только ей. Без предвзятых расчетов они следуют за фактами твердым шагом к успеху.
Рано отдавшись любимому делу, они не успевают узнать толком жизнь, полюбить ее радости, оценить красоту и изящество. Великие труженики, они обогащают весь мир, созидают красивое, угнетая в себе собственное чувство прекрасного.
Таким был Павлов.
В театр он не ходил, не любил и кино, — вернее сказать, и то и другое не успел полюбить. За всю свою жизнь он видел единственный фильм. Музыку слушал не без удовольствия, но как мало он ее понимал! Писать ему трудно, он скорее расскажет: легче и проще. Живопись он ценил, а сам контура собаки не нарисует: сходство со львом губило рисунок. Великий Пастер был более счастлив. О его рисунках известный художник сказал: «Хорошо, что этот химик не стал живописцем: мы нашли бы в нем опасного партнера».
Павлов не ставил себе целью создавать теории о трофических нервах, о пищеварении и еще меньше думал дать начало науке о высшей нервной деятельности. Верный принципам Сеченова, его пониманию механизма живого организма, он шаг за шагом, от факта к обобщению создал стройное учение.
Любил ли он что-нибудь? Питал ли к чему-либо слабость?
Да, любил физиологию. «Всякий образованный человек, — говорил он, — не знакомый еще с биологией, повидав обыкновенный, несколько старательно обставленный курс демонстративной физиологии животных, будет повергнут в крайнее изумление той властью, которая обнаружится пред ним в руках современного физиолога над сложным организмом животного. Изумление это еще больше возрастет, когда он заметит, что эта власть — дело не тысячелетий или столетий, а только десятков лет… Перед мировой физиологической наукой стоят очень большие задачи. Человек — высший продукт земной природы, сложнейшая и тончайшая система. Но для того, чтобы наслаждаться сокровищами мира, человек должен быть здоровым, сильным и умным. Физиолог обязан научить людей не только тому, как правильно, то есть полезно, приятно, работать, отдыхать, питаться и так далее, но и как правильно думать, чувствовать и желать…»
