Несмотря на то что правительство и МВД возглавлял князь Г. Е. Львов, он активной роли не играл, являясь лишь декорацией. Направлением внутренней политики заведовал министр юстиции. Как убежденный социалист, он стремился «ежеминутно углублять революцию», чтобы сделать «возврат к старому невозможным».
Керенского отличала невероятная активность. За день он успевал побывать на многих заседаниях, выступить на нескольких митингах, подписать ворох воззваний и указов. Он рьяно отстаивал мысль об «изолировании» «бывшего Царя», и 7 марта Временное правительство издало распоряжение об аресте Императора Николая II и членов Его Семьи. Поверженные были заключены под арест в Александровском дворце Царского Села. Режим содержания определяла инструкция, составленная лично Керенским.
Сразу же после принятия на себя функции шефа российской юстиции «любимец Февраля» постоянно публично выказывал уверенность, что «отныне произволу положен конец», что теперь «все граждане России могут вдыхать полной грудью воздух свободы», что они «могут не бояться за свою жизнь». Керенский очень быстро превратился в кумира столичной публики, стал своего рода «прима-актером», постоянно окруженным толпой поклонников и поклонниц. Он был таким великолепным, таким «душкой», так потрясал впечатлительные натуры, что на некоторых собраниях и митингах молодые барышни падали в обморок, а юноши рыдали от восторга.
Однако не только экзальтированные курсистки и восторженные студенты трепетали при виде Керенского. Восторгались и более зрелые дамы, имевшие «шумную биографию». Одна из самых известных в этом ряду — Зинаида Гиппиус. «Жрица декаданса», поэтесса, критикесса, публицистка, эссеистка и социалистка. Она и ее муж, популярный писатель Д. С. Мережковский, знали «милого Александра Федоровича» давно, но только в те мартовские дни он им открылся всей своей революционной монументальностью.
Через несколько дней после переворота он нанёс визит «неистовой Зинаиде», и та записала в дневнике:
«Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый… Это всё тот же Керенский. Тот же… и чем-то неуловимо уже другой. Он в черной тужурке (министр-товарищ), как никогда не ходил раньше. Раньше он даже был „элегантен“, без всякого внешнего „демократизма“. Он спешит, как всегда, сердится, как всегда. Честное слово, я не могу поймать в его словах перемену, и однако она уже есть. Она чувствуется».
Изменялись все, и менялось всё. Причем некоторые перемены просто резали глаз. Еще совсем недавно блестящая столица Российской Империи превратилась за несколько дней в заплеванный и замызганный город. Горы мусора во дворах и скверах (дворники перестали работать — революция!), толпы неопрятных людей на улицах, расхристанные солдаты, задирающие прохожих компании наглых проституток (никто не мог подумать, что их такое количество!), группы праздношатающихся, фланирующих с утра до вечера по центральным улицам Петрограда. Толпа лузгала семечки, и немалая ее часть, невзирая на введенный еще в 1914 году сухой закон, была явно навеселе. И бесконечные манифестации, демонстрации, митинги. Это стало главным развлечением толпы.
