Подлинным же «революционным украшением» правительства «свободной России» стал 36-летний адвокат и депутат Думы Александр Федорович Керенский, составивший себе имя погромными антигосударственными выступлениями на политических процессах и на заседаниях Государственной думы.
Он с ранних пор придерживался «социалистических убеждений» и уже в годы студенчества в Петербургском университете лелеял заветную мечту взорвать Зимний дворец вместе со всеми членами Царской фамилии. Позже он «расширил политический кругозор» и пришел к убеждению, что надо разрушить всю монархическую систему и тогда «народ обретет свое счастье».
Зимний дворец был спасен, и это имело свою приятность для «убежденного социалиста». В 1917 году в главной Царской резиденции и разместился пламенный страдалец за народное счастье, занявший в первом составе Временного правительства пост министра юстиции, а по совместительству и генерального прокурора. Через четыре месяца он станет и главой кабинета. Передавали, что спал он теперь на кровати Александра III, и столичные острословы тут же окрестили Керенского Александром IV.
С первых дней победы революции жизнь в стране изменялась с космической быстротой. Уже 6 марта обнародуется политическая программа правительства. Она провозглашала всеобщую амнистию (свободу получили не только враги прежней власти, но и уголовные преступники), полную политическую свободу, всеобщее избирательное право и созыв Учредительного собрания. Декреты и указы новой власти сыпались как из рога изобилия.
Были отстранены от управления все должностные лица прежней администрации, запрещался национальный гимн «Боже, Царя храни», отменялись присяга в армии и отдание чести, предписывалось снять с вывесок и реклам Царские гербы и орлов с коронами, отменялось церковное поминание Царя, ликвидировались переводные экзамены в гимназиях и вступительные в университетах. Много и других невиданных новшеств внедрялось в повседневность.
Россия вдруг в одночасье превратилась в страну, где все оказалось дозволенным. После почти недельного перерыва 5 марта вышли вновь газеты, которые просто захлебывались от восторженных славословий. Газетные развороты запестрели откровениями различных лиц, которые сообщали интервьюерам, какое «счастье они испытали», дожив наконец «до эры свободы». Славили «славную революцию» и «великую свободу» даже те, кто прекрасно себя чувствовал при павшем режиме, кто был его продуктом и составной частью.
