Братец, как рассказала, вскинулся: не к добру! Как бы времени не упустить. Вот когда жалеть-то станем. Вот когда локти кусать. На злом Белом озере, в тамошних кельях-темницах. Думаешь, Арина Федоровна, помилуют? Думаешь, богатств наших не лишат, злыдни проклятые? Как волки голодные кругом расселися: ждут — не дождутся.
Никак ворох в прихожей… Шаги, нет ли… Не иначе Борис Федорович: его привычка — ровно кот крадется… Так и есть.
— Ты, Борис Федорович? Спозаранку собрался.
— Какой сон, государыня-сестрица. Письма прелестные в городах объявилися. Час от часу множатся.
— Письма? Какие такие письма?
— От Дмитрия Ивановича. Царевича. Чтобы ждали вскорости.
— Да кто ж им поверит! Поди, прах один от царевича остался. Все видели.
— Ишь ты, видели! А кто? Кто видел-то?
— Ну, бояре, полагать надо. Шуйский Василий. Друг твой закадычный Андрей Клешнин. Кого ты еще по Углическому делу посылал?
— Друг! Об Андрее что толковать. Мне — друг, Григорию Нагому — зять. Какая сторона перевесит? А Васька Шуйский сколько уже раз показания свои менял. Сказать не успеет и уж отрекается, змий проклятый!
— Да о чем ты, Борис Федорович? Нешто в кончину царевичеву верить перестал? Окстись, братец!
— Перестал, говоришь. А вот верил ли когда, о том не спросишь.
— Не верил?! Так чего ж казнились все? Нешто не было мальчонки убитого? Не было?
— Был. Мальчонка. А вот царевич ли…
— А как же мать царевичева — царица Марья? Не она, что ли, у мальчонки замертво лежала? Сам говорил, няньку едва от горя да ярости не задушила? Казнить всех велела? Не за то ли постригом поплатилася?
— Постриг — другое. Нельзя было царицу вдовую без присмотра строжайшего оставлять. От двора ее собственного не отрешить. Нагие — они отчаянные. Сродственников да дружков быстро бы собрали, невесть до чего додумались.
— Сказать хочешь, сына родного не признала? Над чужим покойничком обеспамятела? Куда же тогда царевича спрятала-подевала?
— Не говорил я тебе, государыня-сестрица. Тревожить не хотел. Не видела она его толком, не видела! Весь в крови мальчонка был. Марья Федоровна как обмерла, так в себя только после похорон пришла. А может, и сговор у них был. У Нагих-то. Выкрасть да спрятать до поры до времени царевича решили. За живот его опасалися.
— Господи, помилуй, несусветица какая! Не захворал ли ты, братец, в одночасье — до такого додуматься!
— Я-то? А Кудеяра-атамана помнишь, государыня-сестрица? То же несусветица, скажешь? А с чего бы царь Иван Васильевич Грозный всю-то жизнь свою его искал? По первому слуху дьяков довереннейших на розыск посылал? Сам потом допрашивал?
