Школа волшебства и другие истории | страница 70

— Ладно, — согласилась она и тотчас же принялась за работу.

От усердия она высунула кончик языка чуть ли не до носа, а я с увлечением наблюдал за ней. Мне было крайне любопытно, что на сей раз придет ей на ум.

Спустя некоторое время картина, похоже, была завершена. Склонив голову набок, Мони еще кое-что подправила кисточкой в некоторых местах и наконец положила работу передо мной на стол.

— Ну? — с нетерпением спросила она. — Как ты ее находишь?

— Превосходной, — ответил я. — Большое спасибо!

— Ты узнаешь, что на ней нарисовано?

— Естественно, — поспешил я заверить ее. — Это пасхальный заяц.

— Ну вот, сказанул натощак! — с оттенком неудовольствия воскликнула Мони. — На дворе самый разгар лета. Откуда там взяться пасхальному зайцу?

— Я, знаешь ли, решил, — пробормотал я в некотором смущении, — что два эти уголочка, торчащие вверх, смахивают на уши.

Мони покачала головой:

— Да это же мои косички! У тебя в руках мой автопортрет, разве не видишь?

— Видимо, из-за очков я плохо разглядел, — извинился я и носовым платком протер стекла. Водрузив очки обратно, я внимательно всмотрелся в живописное полотно. — Ну конечно же! Вот теперь я все отлично вижу и должен заметить, получился исключительно достоверный автопортрет. Прости, ради бога!

— Мне показалось, — сказала Мони, — что автопортрет, пожалуй, будет поинтереснее фотографии.

— Гораздо интереснее, — согласился я.

— Фотография, в конце концов, есть у каждого, — продолжала она.

— Правильно, в ней нет ничего особенного, — подтвердил я, — а вот автопортретом художника владеют очень немногие, возможно, один человек из миллиона. Это большая редкость. Благодарю от всего сердца.

Какое-то время мы вместе рассматривали картину.

— Если тебе здесь что-то не нравится, — великодушно предложила Мони, — можешь сказать откровенно.

— Вообще-то мне нравится все, — заверил я ее. — Да и как я смею? Но если ты позволишь, то рискну признаться, что испытываю некоторое беспокойство по поводу того, что ты на картине как-то странно паришь в воздухе. Как тебе кажется, может, следует пририсовать внизу кровать, на которой ты будешь лежать, чтобы тебе было удобнее? Впрочем, я только высказываю свое мнение…

Ни слова не говоря, она развернула картину к себе, снова взялась за кисточку и коричневой краской вывела по периметру автопортрета огромное деревянное ложе. На каждом из четырех углов его поднимались колонны, а сверху его венчал балдахин — так что получилась кровать с пологом, прекрасней которой не могли бы пожелать себе даже коронованные особы. И была она такой большой, что заполнила собой весь рисунок.