Константин выбросил окурок в окно и завел мотор.
– Как успехи?
– Никак. Сколько ты снял квартир под ту операцию?
– Три.
– Встречался с тем опером?
– Пару раз всего.
– Впечатление?
– Ник, – серьезный мужик. Я даже сначала подумал, что из наших, в смысле, из притворщиков...
– Объясни.
– Правдоподобен в образе. Такой, знаете ли, ботаник, маленький, пухлый и боится всех, кто выше ростом.
– Боится, говоришь?
– Не то слово. На него пару раз напарник рыкнул, так он едва не обделался.
– Напарник?
– Тим, такой амбал, лет двадцати пяти. Здоровый, ростом под потолок, и наглый как менты на трех вокзалах.
– Понятно.
Начало темнеть. Я вышел из третьей по счету квартиры, остановился возле машины и закурил. Константин вышел из автомобиля и встал рядом.
– Куда теперь?
– Тут недалеко – я поднес рукав к носу и принюхался – Сейчас докурю и поедем.
– Куда?
– К русалочке, говорят, приносит удачу.
– А, может, ну ее? Жрать хочется, спасу нет.
– Жрать, говоришь, – я опять понюхал, на сей раз, отворот куртки. – Это мы всегда успеем, но сначала русалочка.
Маленькая бронзовая фигурка на камушке, лицом к морю и позеленевшей от времени задницей – к суше. Мы встали рядом и замерли на ветру в молчании. Потекли минуты.
– Может, все-таки поедем? – не выдержав, заныл Костя. – Холодно здесь и, опять же...
– Давно пора, не знаю, что ты здесь забыл, – сварливо ответил я, принюхался к себе еще разок и довольно хмыкнул. – Ну, показывай, где у вас тут селедкой кормят, – он в ответ всхлипнул. – Шучу, едем в Pasta Basta.
– Ура!!!
– А, вот, теперь хоть на край света, – сытый и повеселевший Константин повернул ключ зажигания и утопил кнопку прикуривателя.
– На край в следующий раз, отвези-ка меня в «Комфорт».
– Хорошая гостиница, – одобрил он, – никакого видеонаблюдения в номерах и на этажах, два запасных выхода и всего один детектив.
– Правильно рассуждаешь.
– Ваша школа.
– Помнишь, ты говорил о Тиме, ну, том амбале?
– Да, а что?
– Что у него с правым ухом?
– Смято, – ответил он и тут же встрепенулся, – вы, что, его встретили?
– Не так давно.
– Он до сих пор там?
– Угу.
– Что делает?
– Ничего особенного, лежит в целлофане в стенном шкафу и разлагается. Воняет страшно. Ты, что, думаешь, я просто так у моря на ветру торчал? Одежду проветривал.
Официант переставил с подноса на стол в номере большой чайник, чашку из тонкого фарфора и сахарницу. Мягко, но требовательно посмотрел на меня. Получив пятьдесят крон на чай теперь уже себе, любимому, улыбнулся и со словами: «Так, годнат» (датск. – спокойной ночи) вышел, а я налил в чашку чаю, добавил по вкусу сахара и рома из минибара. Отхлебнул и зажмурился от удовольствия. Достал из прикроватной тумбочки несколько листов бумаги и ручку, присел за стол и приступил к тому, что у меня всегда не очень здорово получалось, то есть, начал размышлять, попутно рисуя всяческую ерунду на бумаге: крестики, квадратики, ромбики. Именно так мне всегда лучше думается.
