Фрейд относился к своему отцу свысока, наверное, и под влиянием рассказа, которым отец поделился с мальчиком, когда тому было двенадцать лет. Когда его отец был молодым человеком, какой то прохожий — нееврей сбил шапку у него с головы с криком: "Жид, прочь с тротуара!" Когда возмущенный маленький мальчик спросил: "И что же ты сделал?" — его отец отвечал: "Я сошел на дорогу и подобрал шапку". Передав этот рассказ, Фрейд продолжаете "Меня поразило такое не геройское поведение со стороны большого и сильного мужчины, который вел за руку маленького мальчика. Я сопоставил эту сцену по контрасту с иной, более подходившей моим тогдашним чувствам: со сценой, где отец Ганнибала, Гамилькар Барка, заставил своего сына поклясться на семейном алтаре отомстить римлянам. С тех пор Ганни бал занял прочное место в моих фантазиях". история с далеко не геройской реакцией его отца не произвела бы такого чувства обиды, если бы Фрейд уже с самого детства не отождествлял себя с Ганнибалом; он хотел иметь отца, достойного себя. Не следует забывать, что амбициозность Фрейда была (как это вообще часто бывает с амбициозностью) неотъемлемой частью его выдающихся дарований — его неукротимого мужества и гордости. Это мужество даже в то время, когда он был мальчиком, формировало у Фрейда качества — и идеал — героя, а герой не мог не стыдиться своего лишенного геройства отца. Фрейд сам намекает на эту обиду из‑за того, что его отец не был великим человеком, интерпретируя собственное сновидение:
"Тот факт, что в данной сцене моего сна отец заслонял Мейнерта (профессор психиатрии Венского университета. — Э. Ф.1, объясняется не только обнаруженной аналогией между двумя лицами, но и тем, что тут имело место краткое, но совершенно адекватное выражение условного предложения сновидческой мысли, которая, если ее представить полностью, звучала бы так: "Конечно, принадлежи я ко второму поколению, будь я сыном профессора или тайного советника, то и рос бы я быстрее". В моем сновидении я сделал своего отца профессором и тайным советником".
Амбивалентное отношение Фрейда к отцу отразилось и на его теоретических трудах. В реконструкции первоначального периода человеческой истории в "Тотеме и табу" праотца убивают воз ревновавшие сыновья; в последней работе "Мои сей и монотеизм" он отрицает принадлежность Моисея к евреям, делает его сыном египетского аристократа, бессознательно как бы говоря: "Так же как Моисей не был рожден скромными евреями, так и я не еврей, а человек королевской крови". Конечно, самое значимое выражение амбивалентного отношения к отцу можно увидеть в од ном из центральных элементов его системы, в учении о Эдиповом комплексе, согласно которому сын ненавидит отца как своего соперника в любви к Матери. Но здесь, как и в случае привязанности к Матери, сексуальная трактовка этого соперничества затемняет реальные и фундаментальные его причины. Желание беспредельной любви и восхищения, сочетающееся со стремлением быть героем — победителем, ведет к притязанию на главенство как над отцом, так и над братьями сестрами (это сочетание яснее всего представлено в библейской истории об Иосифе и его братьях. Возникает даже искушение назвать этот комплекс "Иосифовым комплексом"). Такой установке часто способствует преклонение матери перед сыном при амбивалентной, принижающей установке по отношению к мужу.
