— Тепло, как медведю в берлоге.
— То-то и есть! Да! Кабы моя такая была! А то ведь щепка!
— А вы сейчас только хвалили: дескать, худая!
— Да ведь человеку угодить трудно. То ему того подай, то этого. Потому-то и говорится: левому глазу не верь, пока правый не приглядится!
— Это вы, Ян, хорошо сказали! Вы — голова! — сказал Кшись убежденно и почтительно.
— И тепло тебе там?
— Тепло.
— Под ногами… Хм…
Задумался.
— Шимек! — позвал он через минуту.
— Что?
— А я так полагаю… да, брат, так полагаю, что как-никак, а толстая баба всегда лучше.
— Вы — голова! — сказал Кшись, но уже сквозь сон.
После тепла наступили холода, а потом снова теплые дни — совсем как в июле. Но вот однажды после полудня над горными вершинами показались темные тучки, бежавшие с севера; они остановились над горами, разбухли, — и с гор в долину донесся глухой, однообразный гул. Шел горный ветер.
Он покрепчал за вершинами и ринулся в долину, горячий, неудержимый, порывистый; он нес громаду туч и частый секущий дождь. Ударил он с такой силой, что пригнул лес, потом затих и снова налетел. И так с перерывами, уже сухой, без дождя, вырывая с корнем ясени и липы перед избами, снося дранки с крыш, ломая лес, дул он всю ночь и на другой день до самого полудня, клубы туч из-за гор перекинул в долины и туманом застлал Татры. А когда, после двухдневного весеннего ливня, заискрилось на небе солнце, хозяева у подножий Свиницы и Гевонта поняли, что пора выгонять стада к Озерам, потому что снега уже стаяли и Магурская Громада весело зазеленела.
Было это в начале июня.
И вот все принялись за мытье и чистку пастушьей утвари: медных котелков, подойников, ушатов для молока, кувшинов, ковшей. Пастухи стали вываривать в масле рубахи, строгать стрелы, чинить колчаны; у кого было ружье или кремневый пистолет, тот его осмотрел. Началось всеобщее движение и веселье. Уже к Топорам, к Собеку, Янову внуку, который в третий раз выбран был бацой[11], стали сходиться прежние и новые пастухи. Совещались, старые учили молодых и неопытных; особенно усердствовал старый Крот из Уступа, вечный пастух, которого никто не помнил молодым. Пожалуй, ему было больше ста лет.
Сбор был назначен бацой на вторник, за три дня до троицы. Со всех окрестностей Грубого овцы согнаны были на поляну перед домом Ясицы Топора, где уже поджидал их Собек с пастухами. Здесь каждый хозяин передавал им свое стадо, а потом все овцы были смешаны и поставлены в большой загон. Один из пастухов держал в руке четки, а другой выпускал овец из загона, и каждый раз после его окрика: «Десять!» — первый передвигал один шарик.
