Хмельницкий…
Отец его был поселенец в Чигирине во времена старосты Даниловича, и звали его Хмель, — а сын, уже казацкий гетман, который побратался с татарским ханом, оттеснил князя Иеремию Вишневецкого за Днепр и взял в плен двух коронных гетманов. Воевода Кисель ездил к нему послом. Так, если сын суботовского хуторянина Хмеля мог наставить носить над собою малиновое знамя, — чего не сможет он, королевский сын?..
— Эх, брат, знаешь, что я тебе скажу? Тепло. То есть теплынь, я тебе скажу…
— Теплынь, это верно.
— Ветерок с востока подувает: весна.
— Весна.
— Тает.
— Тает.
— Тепло весной!
— Это вы, Ян, правильно сказали! Вы голова!
— И еще я тебе скажу, Шимек, что там, на озере, ни единой льдинки не осталось.
— Не осталось.
— Солнышко все начисто растопило.
— Еще бы!
— А на Мерзлом, под Заворотом, должно быть, еще лед есть.
— Есть.
— Куда же ему и деваться, как не в тень!
— Ясное дело!
— А в Пятиозерье Новобильские, пожалуй, уже овец выгнали.
— Пожалуй.
— А до Рыбьего, думаешь, дошли?
— Дошли. Отчего не дойти?
— И до Тихой?
— Да ведь она еще ниже.
— Наша гора у Озер самая высокая.
— Самая высокая.
— И знаешь, брат, что я тебе скажу: хороша она.
— Хороша.
— Уж что хорошо, то хорошо. Нигде такой горы нет.
— Конечно, нигде!
— Только что холодна. В других местах уже пашут, а на ней еще только-только трава зеленеть начинает.
— И то верно.
— Нынче летом, коли будет такая теплынь стоять, мы туда пойдем.
— Вместе?
— Вместе пойдем. И скрипку ты, Шимек, с собой возьми. Потому что, как забренчит там Бырнас на кобзе да Петр Франков с внуком моим, Собеком, на дудках заиграют, — так что же ты, брат, без скрипки станешь делать? Тогда незачем тебе туда идти. Русалки бы тебя камнями забросали.
— Гм… может, и так…
— Сядем у шалаша на солнышке… Лесом из долины потянет, а сверху — соснами, можжевельником. И так вам придется играть, чтобы услышали вас пастухи на Тихой.
— Ясное дело!
— Пусть послушают, как поляки играют! Липтовцы несчастные!
— Правильно! Наши песни им поперек горла станут.
— Да-а! Водочки сладкой попьем. С овсяным пирогом.
— Хорошо!
— На солнышке погреемся. Ведь мы старые.
— Эх! Что станешь делать!
— Шимек, тебе сколько лет будет?
— Да не, то за пятьдесят, не то за шестьдесят.
— Младенец ты еще! Мне вот на святого Флавия восемьдесят четвертый пошел! Ну, что ты против меня? Молокосос! А переплясать ты меня не сможешь.
— Где уж!
— То-то, брат, не перепляшешь! Когда мне двадцать пять было, так раз трое пастухов из Бялки с ног свалились, а я еще и не взопрел!
