— Прошу пустить меня, — сказала Мэри, стараясь скрыть страх и дрожь.
— Ну, сердишься, Мэри? — повторил Чорштынский, опять заставляя себя улыбнуться.
— Но что это? Ты взяла деньги?
Мэри ядовито прикусила губу:
— Если это ваши…
Чорштынский покраснел, но поборол себя и попробовал продолжать миролюбиво:
— Без сомнения — твои, Мэри, но прежде всего, кажется, они нашего ребенка.
Мэри рассмеялась. Чорштынский смутился. Не мог не почувствовать, что ответил театрально. Покраснев еще больше и не видя другого пути, нахмурил брови, топнул ногой и сказал резко:
— Довольно этого, Мэри! Куда ты идешь с этими деньгами?
Но этот тон подействовал и на нее вызывающе. Подняла голову и спросила:
— Что это? Конюшня? Как вы смеете топать на меня в моем доме? Какое право имеете вы вмешиваться в то, что я делаю со своими деньгами?
— Твой дом и мой дом, твои деньги — мои деньги, — ответил, сдерживая гнев, Чорштынский.
— И вам не стыдно брать деньги, полученные от мошенничества на железнодорожных акциях? — издевалась Мэри.
Чорштынский хотел что-то ответить, но сдержался, загораживая только собой дверь.
— Прошу меня пустить! — повторила Мэри.
— Куда ты пойдешь?
— Куда захочу.
— Почему ты берешь деньги поздно вечером?
— Если мне понравится, могу их выкинуть за окно. Доспехи Чорштынских давно уже знают дорогу от Кирхгольма и Желтых Вод к Иойнэ Фейкелесу.
Рассмеялась.
Чорштынский менялся в лице.
— Ну, пустите вы меня? По какому праву вы меня задерживаете?
— По праву моей воли, по праву мужа.
— Насилие?
— Нет, только право.
— Право?!
— Моя воля. Воля мужа, которому ты дала клятву послушания.
— Я купила тебя! — вырвалось у Мэри.
— И не продашь! — прошипел Чорштынский, приближаясь к ней и сильно сжав ее руку.
— Говори, что хочешь сделать с этими деньгами?
У Мэри заболела рука и это отняло у нее последнюю власть над собой. Ее обуял такой гнев, такое бешенство, что, не считаясь ни с чем, крикнула:
— Что?! Убежать от тебя! Сегодня же уйти, сейчас, сию же минуту!
Тогда Чорштынский схватил обе ее руки своими руками, и на пол выпали бумаги, а золото со звоном покатилось по полу.
— Подлец! Прочь! — крикнула Мэри, вырывая руки. — На, бери! Дарю тебе это! Найду довольно в другом месте, хотя бы здесь в ушах и на шее. Может, и серьги вырвешь из ушей?
— Ты с ума сошла?!
— Нет, но я ухожу от тебя! Прочь, пусти меня!
— Останешься!
— Нет! Пусти! Прочь!
— Молчи и стой!
— Ха!
Мэри с пеной у рта бросилась к мужу, толкнув его сильно в грудь; Чорштынский пошатнулся и отступил; но и он перестал владеть собой. Схватив Мэри левой рукой за плечо, так больно, что она охнула и упала на колени, он правой сорвал со стены хлыст и со свистом опустил его на спину.
