И удивились же бабы, когда к избе две телеги подъехали, и на первой телеге два музыканта со скрипками, как на свадьбу! И разинули же они рты, когда Смась сунул два пистолета, да два ножа за пояс, в руки взял чупагу, через плечо ружье перекинул.
— Да что ты? Побойся Бога, кум! Что делаешь?..
— Чорта ты слопал, кум! Да ведь ты не на коз идешь!
— И не в Луптов на разбой, милый!
А Юзек Смась оперся на чупагу и говорит:
— Никогда я не ходил иначе ни к какому пану, ни к помещику, ни к управляющему, ни к сборщику, ни к купцу, или еще к кому! А ведь вы говорите, что Бог больше их всех! Если я к Нему по особому делу еду, так зачем же мне оскорблять Его: «Ты-де для меня меньше, чем помещик какой, хозяин, или купец, к которому я тоже с оружием ходил». Коли я Его не обижу, так и Он меня не обидит. Раз уж мы с Ним мириться должны, так я музыку беру, пусть знает, что мне не жаль, что я за мировую заплачу! И пусть знает, что, если Он хозяин в небе, так и я тут не кто-нибудь другой у себя, в Ольче. Коли Он мне громом грянет, так я ему на басу отвечу. Гей!..
И поехал. Впереди на одной телеге музыканты, а за ними на другой — он с бабами.
Смотрят люди, диву даются; проехали они новоторжские деревни, у Заскалья свернули, едут в Людимер. Рано выехали, в самый раз поспели.
Народу видимо-невидимо, праздник большой, крик, шум, давка, — кто на них ни взглянет, так и перекрестится!
Музыка впереди, за ней старый мужик, седой, пистолеты за поясом, ружейный ствол за спиной блестит, смотрит смело, как орел, хотя видно, что болен.
— А что это такое?! — спрашивают одни у других. — Кто это такой?
— Подгалянин какой-то, из тех, что в крылатках ходят, из Верхбуковины или из Костелиск, — говорят другие.
— С ружьем едет.
— Может быть, лесничий какой, издалека откуда-нибудь?
— Да ведь тут не один лесничий, а все без ружей.
Дивились люди, никак не могли догадаться.
Смась подъехал к костелу.
Вокруг него толпа. В костеле народа набилось много; ксендза слушали, даже стоя перед костелом, под липами.
Вдруг услыхал один молодой ксендз музыку (Смась не велел музыкантам переставать играть), выскочил на амвон, оттолкнул бабу, которую только-что отысповедывал, посмотрел… да как крикнет!
Здорово крикнул; настоящий был ксендз.
— Кто вы такие?! — кричит ксендз. — Чего вы здесь хотите?!
Смась выходит вперед, бабы-кумушки за ним; он снимает шляпу и говорит:
— Не знаю я, как величать тебя: ксендз ли, отец, батюшка, или как, — не учен я этому и дел с вами не имел; у меня костел — Герлах, а колокольня — Ледовая Гора. Только меня бабы уговорили, — поисповедуйся, говорят, — ну, я и приехал исповедаться. Коли воля твоя, я готов.
