В Кузницах жил пан Вавельский, управляющий; у него была дочь Анелька, красавица, какой еще на свете не бывало. Понравилась панна Вавельская Франеку Селиге.
— Вот мне пара, — говорил он, — словно нас из одной сети вынули, как двух пеструшек.
И раньше он щеголем был, а теперь ему уж и удержа не было. Кожух на нем черный, длинный, красными широкими шнурами обшитый, штаны девятью синими полосками расшиты (а уж самому что ни на есть богатому хозяину пяти полос хватало). Он сам на себя заглядывался; сапоги светлые, желтые, шляпа с широкими полями, тетеревиное перо на ней. Панна с отцом по воскресеньям ездила в костел, в Новый Торг; туда ходил, нарядившись, и Франек Селига. Когда было грязно, он уж и не знал, как идти. Скакал все больше с камня на камень, чтобы ногой в грязь не ступить. Он ловкий был.
Пить перестал, курить перестал, ни-ни, все только деньги откладывал, да рядился. А в костеле святой Анны, в городе, когда там, Бог весть, сколько народу бывало, он умел протолкаться к скамье, на которой сидела панна Вавельская с отцом.
Там он не надоедал Господу Богу. Не помнил, где он, только нос задирал — какой-де я красавец — и посматривал на панну. Да и она на него иногда смотрела из-за молитвенника.
А Франек это объяснял в свою пользу; он был страшно самоуверен и всегда спорил со всеми.
— Полюбила она меня, — говорил он. — Не может иначе быть!..
— Кто?
— Анеля.
— Какая Анеля? Мостова?
— Вот еще!..
— Кубы Ветряного?
— Очень надо!
— Кшентовская?
— На что она мне!
— Да какая же Анеля? Мацькову Анелю за Бронка выдали, Стосецкую тоже выдали, она на Гладкой хозяйничает, не для тебя уж она — какую же ты там еще Анелю нашел!
— Не девка она, панна!
— Панна?
— Панна.
— Да ведь ты мужик!
— Вот еще!.. Я из шляхты!
— Ну! Из той, что коров пасет!
— Ну, и пусть!
— Да скажи же, Франек, не болтай ерунды, какая Анеля полюбила тебя?
— Вавельская.
— Из Кузниц!
— Да.
— Да ты рехнулся?
— Нет, не рехнулся!
— Она тебя полюбила?
— Ну да!
— Да тебе, никак, глаза песком засыпали?
— Нет, не засыпали!
— Ну, если так, что ж ты, — женишься?
— Женюсь.
— Жди! Так ее за тебя и отдадут! Был бы ты хоть органистом или кем нибудь в этом роде!.. А ты кто? Просто рудокоп и только!
— Зато я красив так, что хоть диву давайся!
— Что правда, то правда, — нечего и говорить, не чорт тобой отелился, да только откуда ты взял что она тебя полюбила?
— Посматривает на меня.
— Ну, вот… Да ведь и лиса на картошку смотрит, а есть ее не станет!
Придет Франек в Кузницы за рассчетом, смотрит во все стороны, глаза все проглядит, нет ли где Анельки? Она ему ведь глубоко в сердце закралась. Ну, и добивался того, что иногда подойдет к ней и несколько слов скажет. Она, хоть и панна была, а от него не убегала; в городском платье она только по воскресеньям да по праздникам ходила, а в будни носила простую юбку, платок на голове, и башмаки носила простые, деревенские.
