А потом говорила: «спасибо» и уходила.
И пряталась куда-то, так что никто и найти ее не мог.
— Эй, Ясек! Не взять тебе игрой Марисю! — говорили девки.
— А все лучше хоть поиграть ей, чем с вами целоваться, — отвечал он им.
— Эй, Ясек! Жаль тебя!
— А мне хоть умереть для нее, — и то не жаль!
— Не судьба тебе с ней…
— Но есть Преображение Господне чудесное на небесах.
А потом уйдет куда-нибудь, да как грохнется где-нибудь под сосной лицом оземь… Просто жаль было парня!..
Старик горец, Тирала, умный мужик (он капралом у царицы Терезы в драгунах служил), сказал раз, глядя на Яська-музыканта, когда тот под сосной лежал:
— Эти музыканты — какой-то совсем чудной народ.
Бывают из них и умные, да мало, — за то уж как попадется дурак, так хуже самого черта.
Был у нас в полку, в третьем эскадроне, горнист, молодец — парень, чех… чудно его как-то звали… Недопил… что ли?.. Имя ему было Карл… И вот как полюбил он одну девку, служанку, в Вене: бух с моста в Дунай!
— Вот тебе раз! — кричит Антося, его крестница, которой шел семнадцатый год. — И утонул?!
— Вытащили еле живого. Спрашивает его вахмистр: чего ты так сдурел? А он говорит: не захотела меня девка, которую я полюбил.
— А что он потом сделал, крестный?
— Только что его из больницы выпустили, бух во второй раз! За то уж лучше наметил, куда прыгать; так его и не нашли.
— Господи Боже!
— А играть он умел так, что сам фельдмаршал Лаудон дал ему раз на маневрах два талера серебром. Он на этого Яська был даже немного похож, глазами.
— Эх! Хотела бы я, чтобы меня кто-нибудь так любил! — говорит Антося.
— А что бы ты ему дала за это? — смеется старый Тирала.
— А тебе что за дело, крестный? — и все со смеху покатываются.
И шли дни за днями, недели за неделями, а все было по-прежнему. Марися Далекая слушала Яськову музыку, но он не был ей ближе, чем прежде.
— Да спроси ты у нее, — говорят ему девки, — любит она тебя или нет?
— Не смею.
— Так посмей! Ты не мужик что ли?
— А как скажет: нет?
— Пойдешь к другой.
— Нет! Лучше помру!
— Грех так говорить!
— Эх! Мне и небо не мило, и ад не страшен!
— Так уж ты ее полюбил?
А он больше ничего не отвечал.
Вот настал раз солнечный день, такой бодрый, такой погожий, какого не было еще тем летом.
Встал Ясек поутру, поднял голову, поглядел на небо, на горы и говорит про себя: Правда! Не мужик я, что ли? Надо ж так или этак решиться.
И идет он прямо к Марисе, находит ее: она стоит над ручьем, наклонившись, зажала подол меж колен, ноги до колен голые — белье моет.
