Чтобы на сей счет не оставалось никаких сомнений, поясню в двух словах, что Кука Мартинес была одной из тех многих деревенских девчонок, которые приезжают в Гавану без гроша за душой, молоденькие, неопытные, и в будущем им светит, скорей всего, место служанки и никаких надежд стать знаменитостью, потому что голос у Детки был такой, что она не осмеливалась напевать даже в уединенных местах, лапищи – не приведи Господь, и хотя после она и научилась вихлять бедрами в ритме ча-ча-ча или чего помоднее, но стать блистательной исполнительницей румбы ей это не помогло. Она умела только услуживать, быть покладистой и любить. Потому что Детка любила всех, а ее никто не любил, и ей так не хватало ласки! Особенно – материнской.
В мгновение ока все было готово: Детка вытерла везде пыль, отскребла ржавчину, вымела и вымыла полы, приготовила обед, перемыла и перетерла посуду, накрахмалила и выгладила белье, скопившееся за неделю. Завершив свои труды, неумытая и голодная, она рухнула на отведенную ей койку, трясясь от озноба, с температурой под сорок. Она даже не обратила внимания на обстановку комнаты. Чувствуя резь в слезящихся от жары глазах, она огляделась вокруг. С потолка свисал плачевного вида абажур со стеклянными подвесками, отсветы лампы и тени образовывали фантастический узор. Мебель выглядела молчаливым укором колониальной эпохе. Широкая кровать ритмично потрескивала под женские задыхающиеся стоны. Снедаемой жаром Детке на мгновение даже показалось, что это она сама задыхается и жалобно стонет. Но нет: два женских тела сладострастно терлись друг о друга, одно из них белое, другое – шоколадно-коричневое, шелковистое, точеное, как у танцовщицы из Тропиканы. Детка протерла кулаками глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Нет, должно быть, две эти ошалевшие самки и были ее соседками по комнате, Мечунгитой и Пучунгитой. Прильнув друг к дружке, они напоминали двойной омлет, так что казалось, даже пахнет жареным, и искры летят во все стороны, как при коротком замыкании. Сосок к соску. Лобок к лобку. Пальцы, в дешевых перстеньках и колечках, со сверхсветовой скоростью бороздили межклиторное пространство. Вспухшие губы алчно припадали к любой выпуклости, любой впадинке. Они сжимали и царапали друг другу ягодицы до крови, щипались, упоенно взвизгивая. Кукита чуть не умерла со стыда. Почему жизнь все время подбрасывала ей сценки, до которых она еще не доросла? Не зная, как потактичнее обнаружить свое присутствие, она несколько раз энергично прочистила горло, но Мечунгита и Пучунгита не обратили на это никакого внимания. Тогда она кашлянула, и анальное ее отверстие произвело оглушительный залп. Пучунгита развернулась, взметнув черной как смоль гривой, и застыла: груди ее еще мелко дрожали, соски торчали, как две готовые выпалить пушки.
