она тихо смеется в темноте как
фарфоровая арфа.
Гуго Балл, похожий на него по темпераменту, перепробовал много профессий и не стандартных занятий. Однажды по совместительству устроился пожарником и фокусником. Но когда оказалось, что занятия эти трудно совместимы, решил стать литератором. Он так описывает перемену работы:
Я великий фокусник Вовер.
Я умею прыгать безопасно через сотню костров.
Я молюсь перед алтарями из песка.
Я нашиваю фиолетовые звезды на мой костюм.
Я люблю выпускать изо рта время, как дым,
И люди разбегаются, боясь поседеть…
Умея делать прочие оригинальные штуки, Гуго Балл занялся литературой, подумав, что это куда спокойней:
Я великой тайны хохочущий еретик,
Король букв и болтун на любые темы,
Насмешник, поэт, литератор,
Я буду раскидывать соблазнительные посевы слов.
Гуго Балла не устраивал серьезный трагизм экспрессионизма, он сдружился с Гансом Арпом и Куртом Швиттерсом и перешел в дадаизм.
Все эти поэты, устрашенные технологической действительностью, старались ее игнорировать, делать вид, что они потрясены неслыханными достижениями, выступали с лекциями, где рассказывали о скорейшем освоении Марса и других планет, о скорейшей победе над болезнями и смертью. Курт Швиттерс представлял планы марсианских городов, которые объясняла его подруга-марсианка, читая стихи самого Швиттерса, созданные на марсианском языке. Иногда поэт снисходил до публики и читал на обыкновенном языке всякую несуразицу вроде «Банальностей с китайского»:
Мухи имеют короткие ноги,
Спешка — шутка вразвалку,
Красная земляника имеет красный цвет.
Конец это начало каждого конца.
Начало это конец каждого начала.
Банальность украшает любого бюргера.
Буржуазность это начало любого бюргера.
Шутка — конец конца.
Каждая женщина имеет передник.
Каждое начало имеет конец.
В мире полно умных людей.
Умный это дурак.
Не всё, что называется экспрессионизмом, имеет выражение.
Дурак это умный.
Умный остается дураком.
Известные критики Казимир Эдшмид и Пауль Фехтер резонно настаивают на трагическом характере экспрессионизма. Но представители этого направления отнюдь не считают действительность источником трагизма. Они полагают сон корнем бытия, а день, ночь, банальные или счастливые события — только плодами этого корня. Даже смерть вторична по отношению к сну. Смерть не катастрофа и не избавление, а переход к другим уровням сновидений. Сон нельзя ни толковать, ни угадывать, это бесконечный поток, сгущения которого (сновидения), несмотря на свою рельефность или зыбкость, логичность или бессмыслицу, людям недоступны. Стихотворения экспрессионистов, будь они реальны до осязаемости, имеют сновидческую основу. Якоб ван Ходдис «Сновидец».
