Итак, жажда путешествий! Проблема, понятно, не касается юного поколения: «Для ребенка, влюбленного в карты и эстампы, вселенная расширяется сообразно его любопытству. Ведь мир так велик в свете лампы! Зато в глазах воспоминания мир так мал». Первая нотка горечи, предвещающая умных и взрослых путешественников:
Однажды утром мы уедем. Мозг полон пламени,
Сердце полно злобы и горьких желаний,
Мы отплывем, следуя ритму волны,
Укачивать нашу беспредельность в пределах морей.
Далее следуют резоны путешественников: одни счастливы покинуть ненавистную родину, которая не дала им ничего, кроме ужасного детства; другие, словно астрологи, неустанно следящие за женскими глазами, хотят бежать, дабы не отравиться опасными ароматами какой-нибудь тиранической Цирцеи и не превратиться в зверей. Они желают опьяниться новым пространством и раскаленным небом, полагая, что укусы льда и ожоги солнца сотрут в конце концов знаки поцелуев.
Путешественников Бодлера не интересуют позитивные результаты: ни богатые земли, ни новые страны, ни многочисленные в то время «белые пятна» не возбуждают их внимания. Даже сплин, даже ненависть к родине, даже страх перед женщиной не отличают настоящих путешественников. Но истинные путешественники уезжают, чтобы уехать,
У них сердца легкие, как воздушные шары,
Они чувствуют фатальность своего призвания
И, не зная почему, всегда утверждают: «Едем!»
Их желания капризны, как формы облаков.
Их грезы нерушимы, как законы,
Их интересы изменчивые, неизвестные
Трудно назвать на человеческом языке.
Они вполне сознают свое рискованное легкомыслие: если целеустремленные путешественники радуются новым открытиям, горды приносимой пользой и счастливы подвигам во славу родины, несмотря на смертельную опасность дальнего плаванья, то морские бродяги и мечтатели Бодлера понимают, что их активность — не более чем резвость волчка или мячика. Фатальность их пристрастия не дает им покоя, любопытство их мучает и крутит, словно ангел, бичующий звезды. Этим последним блестящим сравнением поэт возвеличивает своих бродяг, рабов повелительной мечты, хотя и не без иронии. В их странной фортуне цель постоянно смещается из «нигде» в «где угодно». Человека никогда не покидает надежда: если искомая цель не показывается, всегда можно найти короткий отдых. Наша душа, — восклицают они, — это трехмачтовик, ищущий свою Икарию. Слышен голос с палубы: «Открой глаза!» Отвечает голос с марса, пьяный и безумный: «Любовь… слава… счастье!» Черт! Это риф! От фейерверка ликования к полному разочарованию — такова волнующая жизнь поклонников мечты:
