— Зачем ты, Маша, волосы распустила?
— Очень, мамаша, жарко, — так прохладнее.
И она прошла мимо меня, обмахиваясь носовым платком, и громко повторила, чтоб я слышал:
— Какая несносная жара!
Перед ужином все мальчики были в комнате Володи. Володя сказал:
— Витя, давай Машу испугаем!. Мы пошлем к ней сказать, что ты себе разбил голову.
— Ладно!
Коля, младший братишка Володи, побежал к девочкам, а я сел к окну, спиною к комнате, и обеими руками схватился за голову.
Толпою вбежали девочки. Я вскочил и захохотал. Маша стояла с блестящими глазами и удивленно смотрела. А я хохотал ей в лицо и восклицал:
— Ага! Что? Испугались! Ужасно вышло глупо.
Дома я подробно расспросил Юлю, о чем она с Машей разговаривала, что ей говорила Маша про меня. Между прочим, когда девочки воротились к себе после мнимого со мною несчастия. Маша сказала Юле:
— На окне лежал мои серебряный наперсток. Когда я увидела, что Витя держится за голову, я поверила, что он, правда, расшибся. И я подумала: вот бы было хорошо, если бы его слезинка упала в мой наперсток! Как бы я тогда этот наперсток берегла!
Я был очень польщен.
* * *
С удивлением вспоминаю я этот год моей жизни. Он весь заполнен образом прелестной синеглазой девочки с каштановыми волосами. Образ этот постоянно стоял перед моими глазами, освещал душу непрерывною радостью. Но с подлинною, живою Машею я совсем раззнакомился. При встречах мы церемонно раскланивались, церемонно разговаривали, она то и дело задирала меня, смотрела с насмешкой.
Всю же восторженную влюбленность, нежность и восхищение мы изливали друг другу через Юлю. Мне Юля рассказывала, с какою любовью Маша говорит обо мне, как расспрашивает о всех мелочах моей жизни; Маше сообщала, как я ее люблю и какие подвиги совершаю в ее честь.
А подвиги я совершал замечательные.
Однажды взобрался я на крышу беседки, была она аршин с пять над землей. Брат Миша шутливо сказал:
— Ну-ка, если любишь Машу, — спрыгни с беседки.
Он мигнуть не успел, я уж летел вниз. Не удержался на ногах, упал, расшиб себе локоть. Миша в ужасе бросился ко мне, стал меня поднимать и сконфуженно повторял:
— Ах, ты, чудак! Я пошутил, а ты вправду!
— Вот ерунда! Ничего мне не больно! — И я засмеялся.
Когда Плещеевы пришли к нам, Юля показала Маше беседку и рассказала, как я спрыгнул с нее в честь Маши. С ликованием в душе я после этого поймал на себе пристальный удивленный взгляд Маши.
Или еще так. Кактус на окне. Кто-нибудь из сестер скажет:
