Сиано был кот величественный и спокойный. Не испытывая никогда голода, он был плохим охотником; не оставаясь без уютного местечка около камина зимой и на солнцепеке летом, он не стал бродягой и почти никогда не покидал Альфонсину. Да и почему ему было не любить эту женщину? Кошачьи глаза Сиано не умели распознавать людской красоты, а его кошачьи уши не понимали того, что рассказывали в деревне о его злой и скупой хозяйке.
Однажды зимним вечером душевный покой Сиано был нарушен: кто-то постучал в дверь, и когда Альфонсина открыла, в комнату проник ледяной ветер и прибил языки пламени в глубь очага. Сиано с беспокойством увидел на пороге маленького белокурого ребенка. Он не любил детей: правда, самому Сиано не приходилось страдать от их проказ, но он видел проносившихся перед домом других котов, волочивших на хвостах самые разнообразные предметы, и он прекрасно знал, кто виновник этих злых шуток. К тому же Сиано ненавидел шум: Альфонсина говорила мало, никогда не смеялась и носила войлочные туфли. Слова «здравствуйте, сударыня!», произнесенные звонким голоском ребенка, и стук его деревянных башмаков по плиточному полу — все показалось Сиано неприятным, и он посмотрел на свою хозяйку, как бы умоляя ее положить вконец этому мучению.
— Чего ты хочешь? — сухо спросила Альфонсина ребенка.
— Сударыня, — очень вежливо сказал малыш, — я один на всем белом свете; мой отец умер, матушка ненадолго пережила его. Я живу только благодаря милосердию добрых людей: бывают дни, когда у меня есть теплое молоко и булка, иногда же — только черствый хлеб и холодная вода. Сегодня у меня не было во рту ни крошки. Не дадите ли вы мне чего-нибудь поесть?
— Ты думаешь, у меня столько денег, что я могу кормить всяких беспутных воришек вроде тебя? — насмешливо ответила старая дева. — На земле слишком много детей, и добрые люди не в состоянии всех их прокормить!
Глаза ребенка наполнились слезами.
— Может быть, вы позволите мне только попить немножко молока, которое вы налили в миску своему коту? — сказал он и робко протянул руку к миске.
Сиано почувствовал грозящую ему опасность: еще никто никогда не прикасался к его молоку и телячьим мозгам. Он понял, что необходимо предотвратить это кощунство, и, когда детская ручонка приблизилась к нему, царапнул ее когтем.
— Давай, Сиано, царапай его, кусай, вырви ему глаз! — завопила Альфонсина, глаза которой злобно заблестели.
Кот уже приготовился к новому нападению, но тут произошло нечто необычайное: ребенок исчез, оставив в комнате лишь странный мерцающий свет, а чей-то низкий, сильный голос произнес:
