Вошел щуплый юноша в легких очках без оправы и, беспомощно оглядываясь, остановился посередине комнаты.
— Садитесь вот сюда… Да вы не волнуйтесь. Теперь-то уж не из-за чего. Это не тогда, не ночью… Поглядите получше на этих троих. Нет ли среди них кого-нибудь из тех, кто нападал на вас?
Аспирант поднялся, подошел поближе к сидящим, повел по лицам близоруким взглядом.
На физиономиях двух ребят, приглашенных с улицы, читалось волнение. Самойлов, сидевший справа от них, смотрел вперед неестественно прямым взглядом.
Аспирант скользнул по лицам первых двух, остановился на нем. Юноша долго всматривался в черты Самойлова, потом пополз взором по его фигуре. Вдруг он уперся взглядом в щеголеватые узконосые туфли Виталия и не мог оторвать от них глаз.
— Будьте любезны, снимите, пожалуйста… Нет, вот этот.
Он показал на левый ботинок.
Самойлов носком правой ноги сдвинул задник, и туфель с глухим стуком упал на паркет. Аспирант, придерживая одной рукой очки, другой поднял его и, нащупав что-то пальцем, проговорил:
— Вот она, кнопка тут выскакивает… Возьмите, пожалуйста, — подал он туфель назад.
— Зачем же? — остановил его лейтенант. — Напротив, пусть снимет второй. А мы дадим ему что-нибудь старенькое, из казенного. Итак, насколько я понимаю, вы опознали гражданина Самойлова Виталия Семеновича?
— Да, да. Я хорошо его запомнил. Мы были лицом к лицу. Он обшаривал мои карманы. И бумажник забрал.
— А в чем вы пошли домой?
— Он мне бросил свои ботинки. Старые. Они у меня дома.
И тут экспансивная натура водителя дала о себе знать.
— Подожди, парень, да ты что же, человека ограбил? По морозу голого пустил? А? А я тебя в гости приглашал? Это я за что же полжизни отдал? Для кого же счастья добивался? Для тебя? Погляди-ка!
С треском сверху донизу скользнул замок застежки «молния» на теплой куртке. Задрав пиджак и рубаху, шофер обнажил бок и нижнюю часть грудной клетки, стянутые широкими багровыми рубцами.
— Мне восемнадцать было, когда меня на передовой крестили. А ты? Зачем ты нужен? Кто тебя выкормил?
Лейтенант не спешил остановить негодующего шофера. За эти минуты Самойлов испытал такое омерзительное чувство стыда, при воспоминании о котором даже долгое время спустя кровь бросалась ему в лицо.
Он больше не запирался. Рассказал все. Не скрыл и того, что передал старику, сидевшему с ним в комнате дежурного, наручные часы.
Адрес и фамилию старика установили из акта, составленного накануне вечером. Скоро его вместе с часами привезли в райотдел.
