У Розали была большая задница, и она ею трясла, и трясла, и пела смешные песенки, и пока ходила по сцене и раздевалась, разговаривала сама с собой и хихикала. Она была единственной, кому эта работа нравилась. Я был влюблен в Розали. Часто думал о том, чтобы написать ей письмо и сказать, какая она клевая, но все как-то руки не доходили.
Как-то днем мы ждали трамвая после представления, и Тигриная Женщина стояла и ждала трамвая тоже. На ней было тугое зеленое платье, а мы стояли и таращились на нее.
– Твоя девчонка, Джимми, это Тигриная Женщина.
– Мужик, ну, она ващще! Посмотри только!
– Я с ней поговорю, – решил Лысый.
– А я не хочу с ней разговаривать, – сказал Джимми.
– Я с ней сейчас поговорю, – настаивал Лысый. Он сунул сигаретку в зубы, зажег ее и подошел к женщине.
– Здор_во, крошка! – ухмыльнулся он ей.
Тигриная Женщина не ответила. Она неподвижно смотрела перед собой, дожидаясь трамвая.
– Я знаю, кто ты такая. Я видел, как ты сегодня раздевалась. Ты ващще, крошка, ты в натуре ващще!
Тигриная Женщина не отвечала.
– Ну, ты трясешь делами, господи боже мой, ты в натуре трясешь!
Тигриная Женщина смотрела прямо перед собой. Лысый стоял и ухмылялся ей, как идиот.
– Я хотел бы тебе вставить. Я хотел бы тебя трахнуть, крошка!
Мы подошли и оттащили Лысого прочь. Мы увели его подальше по улице.
– Ты осел, ты не имеешь права так с ней разговаривать!
– А чч, она выходит сиськами трясти, встает перед мужиками и трясет!
– Она так просто на жизнь себе заработать пытается.
– Она горяченькая, раскаленная просто, ей хочется!
– Ты рехнулся.
Мы увели его подальше.
Вскоре после этого я начал терять интерес к тем восресеньям на Главной улице.
”Фоллиз” и “Бчрбанк”, наверное, еще стоят. Тигриной Женщины, стриптизерки с астмой и Розали, моей Розали, конечно, давно уже нет. Наверное, умерли. Большая трясущаяся задница Розали, наверное, умерла. А когда я бываю в своем районе, я проезжаю мимо дома, где когда-то жил, и теперь там живут чужие люди. Хотя те воскресенья были хороши, по большей части хороши – крохотный проблеск света в темные дни депрессии, когда наши отцы меряли шагами свои веранды, безработные и бессильные, и бросали взгляды на нас, вышибавших друг из друга дерьмо, а затем заходили в дома и тупо смотрели на стены, боясь лишний раз включить радио, чтобы счет за электричество был поменьше.
