Май 1989 года. Зверства в Фергане. Армия уже бездействует. Милиция бессильна. Около сорока тысяч месхетинцев оказываются выброшенными как бы в просторы Вселенной. Они никому не нужны — ни России, ни Грузии. Многие из беженцев находят приют в бедствующем Нечерноземье и растоптанном Азербайджане.
Лето 1989 года, новые удары: Узень, снова Нагорный Карабах, Абхазия…
Не могу, должен остановиться. Кровавые отблески полыхают даже на клавишах моей пишущей машинки.
Что же Горбачев? В сентябре 1989 года на пленуме ЦК выступает с платформой по национальному вопросу. Новое словоблудие и новое лицемерие: «Кто вообще возьмется разделить, раскроить нынешнее наше переплетенное, связанное всеми экономическими, политическими, социальными, духовными, человеческими, семейными узами общество! — восклицает Генсек. — Только авантюристы могут к этому призывать!»
Через месяц в итальянском городе Ассизи он получит первую награду Запада — премию «Пилигрим мира — 1989». Чтобы выслужить Нобелевскую премию мира, нужно пролить море крови в Баку и окончательно опозорить армию жертвами в Вильнюсе.
Двуличный характер лидера перестройки верно почувствовал писатель Анар, опубликовавший свое суждение в январе 1991 года, когда Горбачев стоял у штурвала власти, выполняя чужие команды:
«Во встречах с М. Горбачевым я нашел его гибким, умным, изощренным политиком. По натуре это, безусловно, не жестокий человек. Но это — человек, что называется, себе на уме, и разгадать его истинные намерения непросто… И, повторяю, не будучи, на мой взгляд, человеком жестоким, он порой оправдывает, если даже не санкционирует, весьма жестокие и кровопролитные акции (Тбилиси, Баку, Литва). Президенту сейчас, как никогда, нужна армия, и он, по-моему, может оправдать любые ее действия, даже такие, какие он как человек, а не как политик, безусловно не одобрил бы. Конечно, жизнь людей для него — далеко не мелочь, но в то же время всё это не является для него как политика, неприемлемой ценой для достижения какой-либо цели».
Ах, Анар, Анар, мягкосердная душа! Забылось, как Вас, народного депутата и народного писателя Азербайджана, этот «не жестокий» человек, будто плетью, исхлестал по сутулой интеллигентской спине, отогнав от трибуны первого съезда, не дозволив и слова высказать в защиту вашего оскорбленного нападками народа. Унижая других, сам унижаешься, — возразите Вы. Ничуть не бывало, — отвечу я, смотревший тот телевизионный спектакль, — надменности свойственно униженье других. Над Вами восседал гордый победитель, которого тешит униженье и Вас, и Вашего народа.
