– Фаруда, ты думаешь, если она увидит... Если она увидит... Каменную... Мы не сможем сделать так, как задумали?
– Она просто женщина, – на секунду презрительно дернув узкий шнурок губ, ответила служанка, и на секунду же ее глаза потухли. Но лишь на секунду. – Она запутается и может все испортить. Она либо уедет к мужу, и мы снова потеряем много времени, возвращая ее сюда, либо... Это еще хуже – из блуда войдет к Вульфу: где страх, там и блуд. А Каменная этого не простит. Ее она не заберет – я знаю наверняка. Но нам – не простит.
– Скажи точнее, чего ты опасаешься? – желтый воск усталости лег на лицо Старика.
Фаруда выпрямилась.
– Я не опасаюсь, я знаю, что женщины отдаются без любви... Она такая же... Повторяю: если она войдет к Вульфу без любви, появившийся талисман утратит связь с пропавшим. Все рухнет. И ты, – она показала на Вульфа пальцем, – пойдешь вслед за всеми. Не сомневайся: за тобой уже послано.
– Ты говоришь глупости! – Вульф чуть не сшиб голосом старую ведунью, но тут же перешел на тон более спокойный. – Какая связь между якобы мистическими прозрениями этой... этой Аглаи... Которая будто бы может увидеть Каменную... Даже если и увидит, что с того! Каменная ей ничего не скажет. Каменная – не го-во-рит!!! Кому она что сказала!? Мы до всего додумывались сами! Она только приходила время от времени и смотрела скорбно своими мертвыми глазами, унося с собой наших братьев... А любовь... Аглая все равно вернет в нашу семью эту драгоценность! Вернет по доброй воле, как ты и велишь, старуха. Она будет моя и собственными руками повесит мне на шею талисман. Сама! Так будет!
– Вульф! – служанка, прикрыв ладонью рот, с жалостью смотрела на него. – Сынок! Если в ней будет страсть, а не любовь, никакой талисман не спасет тебя.
– Какая разница между страстью и любовью? – надменно поднял брови Вульф. – Женщины этого не различают! У них это одно и то же. Они – похотливые самки, которые ползут в объятия любого, обезумев от страха. Молодые – от страха, что они некрасивы и не насытятся, старые – что они уже никому не нужны, а все еще не насытились! Она одинока, и ее одиночество – мой надежный союзник. Аглая будет моей и, даст Бог, даже зачнет.
– Сядь, Вульф, – приказал Старик. – Помолчи. Фаруда всегда знает, что говорит... Завтра ты позвонишь... Эглае... и назначишь встречу. Предварительно зайди ко мне. А теперь – позовите узкоглазую мою девочку, мне нужно уснуть.
Аглая, взяв махровое полотенце, отправилась в ванную. Подлив в зефирное одеяло пены холодной воды, открыла дверь и скользнула в голубую чашу. Погладив себя руками по мокрым плечам и обтерев капельки влаги с лица, начала из плотной пены лепить фигурки. Получались какие-то человечки, которых она ставила на пол одного за другим. Человечки медленно оседали, наклоняясь и как будто куда-то, или от кого-то? – спешно убегали. За самой большой и лохматой фигурой теперь уже почти вертикально к полу стояли две маленьких. Последняя скульптурка, изящная и сверкающая, держалась дольше других, не исчезая. Аглая с интересом разглядывала ее...
