Так вот. Зоя. Не будь она такой избитой и несчастной, я бы не подошел к ней. Ее красота дорогого стоит! Если бы она стояла на обочине дороги, закутанная в меха, как та женщина из сугроба, я бы не осмелился к ней подойти и уж тем более обнять.
Женщина из сугроба. Однажды я возвращался домой, шел через парк. Была зима, ночь, а под фонарем в сугробе, привалившись спиной к дереву, сидела молодая женщина в соболиной шубе. Женщина необыкновенной красоты. Ни капли вульгарности – красота брюлловская, ренуаровская. Это была роскошная женщина. Если бы она стояла, а не сидела в снегу, я не подошел бы к ней, подумал бы, что она просто ждет кого-то. А так… Я сразу понял, что ей плохо. Нормальный человек не будет ночью сидеть в сугробе. Я сначала прошел мимо, но задержался, повернулся и подошел к ней, взял ее за руку и, пробормотав что-то вроде: «Так нельзя, поднимайтесь, вы же простудитесь!» – вытянул ее из сугроба. Она была, как мне показалось тогда, в полуобморочном состоянии. Женщина ухоженная, накрашенная, как кукла, вот только помада немного размазалась… Я спросил ее, куда ее отвести, и она, привалившись ко мне, сказала, что ей нужно в реабилитационный центр, там ей дадут горячего супа, уложат спать. Что она – жертва семейного насилия. Я видел жертв семейного насилия, это несчастные, измученные существа. В моей лаборатории работала Сашенька, бедная хрупкая женщина, которую муж-тиран избивал до полусмерти, а она все от него терпела, боялась его страшно, он потом утонул в пруду, а Саша моя уволилась и вернулась к матери в деревню, теперь она работает на молочной ферме.
Я ответил, что могу проводить ее домой или к подруге, в ответ она как-то странно улыбнулась и покачала головой. Я не сразу понял, что она пьяна. И от нее, кроме духов, пахнет и алкоголем. Она была так прекрасна, так соблазнительна, что мне доставляло удовольствие находиться с ней рядом. Я понимал, что даже на это не имею права, ведь она не моя, но замер, обнимая ее, разглядывая то, что мне не принадлежало. Она была без шапки, русые кудри обрамляли ее тонкое, с бледными щеками и темными огромными глазами лицо. Когда я вытягивал ее из сугроба, полы ее длинной шубы распахнулись, и я успел увидеть в разрезе узкого черного платья белые красивые колени в тонких светлых чулках. На женщине были черные замшевые сапожки на высоких каблуках. Мысленно я уже подхватил ее на руки и понес к себе домой. И мне тогда в моих фантазиях было все равно, что скажет и как отреагирует на это моя жена. Думаю, Нина, со свойственной ей добросердечностью и одновременно практичностью, бросилась бы разувать ее уже в передней, чтобы не испачкать паркет, а потом уложила бы ее на диван, приготовила бы горячего чая… Я же – мысленно – бросил ее прямо в шубе и сапожках на кровать и принялся жадно целовать…
