Когда ему нужна была женщина, он отыскивал такую, которой так же, как и ему, требовалось простое физиологическое удовлетворение. Позднее он пришел к заключению, что подобного рода связи не влекут за собой риска их продолжения. Его уединение стало полным.
До тех пор, пока в его жизнь не вторглась эта рыжеволосая женщина со своей кудрявой малышкой.
Его внимание привлек ребенок, который неожиданно проснулся и сел на кровати.
— Мама!
— Не бойся, дорогая! Я здесь с тобой! — сказала Люси, протягивая к ней здоровую руку.
Маленькая девочка так стремительно бросилась к матери, словно за нею гналась стая разъяренных волков. Она смело уставилась на Стенли коричневыми как изюм глазами.
— Я хочу домой!
— Знаю, милая, — ответила Люси, отбрасывая в сторону светло-рыжие локоны, падавшие на лоб дочери. — Я тоже хочу, но мы пока не можем это сделать.
Маленькая девочка даже подпрыгнула от удивления.
— А почему?
— Потому, что у твоей мамы сломана рука. Ей нужно отдохнуть и поправиться, — вставил Стенли.
— Что значит «понравиться»? — спросила девочка, и ниточки ее бровей вскинулись кверху.
— Стать здоровой, это и значит поправиться, а не понравиться, — пояснил Стенли, забавляясь способностью ребенка смешно коверкать слова взрослых.
Глаза малышки расширились, и ее взгляд скользнул по гипсу, закрывавшему руку матери. Она наклонилась вперед и осторожно дотронулась до него.
— Маме очень больно?
— Гипс нужен, чтобы предохранить сломанную кость, тогда она быстро срастется, — пояснила Люси.
Слезы наполнили глаза ребенка и потекли по щечкам. Нижняя губка выпятилась, и подбородок задрожал:
— Маме больно!
Стенли изумился отзывчивости ребенка. Как это получается у такой крохи? — пронеслось у него в голове.
— О, дитя мое, скоро все будет в порядке, — промолвила Люси, прижимая дочку к груди.
Стенли громко и насмешливо фыркнул. Смехотворность сентиментальных слез по поводу обыденных вещей, которые то и дело случались с людьми, вызывала в нем недоумение. Он считал, что маленькая девочка просто помыкает своей матерью. Почему такое может быть — он, как мужчина, не мог себе представить и не хотел гадать. Две пары осуждающих карих глаз под длинными ресницами в упор смотрели на него, и голос его невольно стал мягче.
— Кто-нибудь хочет есть? — спросил он.
— Я! — сразу отозвалась Альма.
Губы Стенли сложились в ехидную улыбку, когда он увидел, как мгновенно прекратились слезы ребенка. Одна слезинка задержалась на ее ресничке и одиноко скатилась по щеке, когда она моргнула и посмотрела на дядю широко открытыми глазами.
