«Я был убийца, и в эту темную ночь мной владело одно лишь желание — убивать еще! Убивать!»
В один из решающих моментов, после того как сыщик и его секретарша убивают по человеку, между ними происходит следующий разговор:
— Что ты при этом испытываешь, Майк?
— Счастье.
— Я тоже. Наверное, нужно было бы стыдиться, чувствовать себя виноватой, а я довольна. Довольна, что я это сделала.
— Нечего стыдиться, когда убиваешь плохого человека. А раз жизнь такова, как она есть, нужно испытывать удовольствие от этой работы.
В ответ секретарша искренне рассмеялась, что заставило героя с радостью заметить: «Я хотел бы иметь женщину, способную убить человека так же просто, как сказать "Здравствуйте"».
Процитировать все подобные пассажи означало бы переписать несколько десятков страниц романа, ничего нового не добавив к уяснению «маленькой философии» садиста:
«Убивать, учиться убивать как можно лучше, убивать еще и еще, учиться любить убийство!.. Удовольствие погони, заранее испытываемое наслаждение от грубой, но стремительной схватки, заканчивающейся выстрелом или смертоносным сверканьем ножа, вспарывающего человеческую плоть. Опьянение смертью».
Но вернемся к нашему вопросу: кто эти люди, уничтожая которых Хэммер следует своему призванию убийцы? Необходимо отметить, что герой не слишком взыскательно выбирает свои жертвы, он великодушно прощает им различия в поле, возрасте, профессии и вполне либерально и демократично распределяет между ними свои пули. И все же основной противник Хэммера, или, точнее, Микки Спиллейна, — коммунисты. Грубости, которыми Хэммер осыпает своих противников, могут составить целый словарь непристойностей и ругательств. «Бездельники», «трусы», «негодяи», «тупицы», «гады», «кретины» — это лишь немногие из наиболее часто употребляемых им эпитетов, однако и они свидетельствуют, что здесь мы имеем дело не с обычной неприязнью буржуа, а ненавистью, доходящей до умопомрачения.
Патологический антикоммунизм — вот пафос, вдохновляющий все псевдолитературное творчество Спиллейна. Ведь здесь речь идет вовсе не о серии фантасмагорий, предназначенных для убивания времени, и не о каком-то стихийном отражении в литературе фантастических видений писаки-садиста. Речь идет о чисто политической пропаганде, о идеологической проповеди мракобесия, в качестве приманки использующей детективные сюжеты и ситуации. А попавшись однажды, легковерные подвергаются дальнейшей весьма энергичной и грубой политической обработке. Вот, например, какую «страшную» картину рисует с этой целью Спиллейн:
