В мрачной картине, нарисованной Хэмметом, мерцают только два естественных человеческих чувства — привязанность Бомонта к Мэдвигу и любовь Мэдвига к Дженет. Но даже и эти убогие эмоции обречены на угасание, потому что атмосфера, в какой они тлеют, слишком душна и ядовита для нормальных человеческих порывов.
Хэммет был замечен и «заново открыт» на Западе лишь в последние годы. Критика, дотоле упорно о нем молчавшая, подняла его на щит лишь для того, чтобы осквернить и фальсифицировать творчество писателя. Этот беспощадный обличитель гнилой американской действительности был объявлен предшественником всех апологетов насилия, последовательным пессимистом и первооткрывателем садизма. Жак Кабо, например, в газете «Экспресс» дает Хэммету следующую характеристику: «В романе нет больше ни смысла, ни аргументации, а только факты и действия… Люди убивают друг друга во мраке, на ощупь, ни за что… Поскольку нет на свете ни добра, ни зла, поскольку все абсурдно, остается только мораль чести и мужества. Гангстеры и детективы — рыцари, они могут убивать, но сохраняют верность… Тут вся символика мечты. Хэммет, вырывая полицейский роман из оков рационализма, превратил его в волшебную сказку, которую так ждала наша эпоха, — аморальную и садистскую, как любая волшебная сказка… Революция одного из низших литературных жанров превратилась в явление высшего социального порядка, потому что эра науки испытывает потребность в мистерии, в мечте о насилии, которые Дэшилу Хэммету удалось ввести в роман, именуемый «полицейским».[45]
Оценка звучит весьма эффектно, но это не мешает ей быть неверной от начала и до конца. Мы не станем терять времени на ее подробное опровержение и повторять уже сказанное. Отметим лишь, что Хэммет не создает никакой волшебной сказки, а раскрывает жестокую реальность. И если в этой реальности господствует насилие, смешно возлагать ответственность за это на автора. У Хэммета нет ни тени садизма. Наоборот, писатель лаконично и очень сдержанно рассказывает о всех актах жестокости, не опьяняясь ими и не копаясь в кровавых подробностях, как это любят делать некоторые нынешние изготовители «черного романа». Хэммет не стремится также удовлетворить страсть читателей к насилию, не нагнетает ненависть и озлобление к отрицательным героям, чтобы иметь потом возможность разрядить это озлобление в какой-нибудь финальной сцене жестокого возмездия. Нед Бомонт, например, не раз подвергается жестоким побоям, но он нигде не мстит за них, хотя имеет возможность это сделать. Герой словно бы не обращает внимания на подобные «мелочи», он действует не кулаком, а интеллектом и не тратит времени на мелкую месть. Сцены насилия у Хэммета даны всего лишь как будничные детали мрачного быта, в то время как у некоторых его «наследников» они занимают центральное место, являются не средством, а самоцелью, превращаясь в единственную приманку для определенной категории читателей.
