И снова вытаскиваются на белый свет пессимистические биологические или экзистенциалистские теории, в то время как более оптимистические натуры пытаются найти выход в предписаниях религиозных учений всех времен и направлений. Все эти проповеди отчаяния, как и обнадеживающие иллюзии, давно доказали свою научную несостоятельность и практическую непригодность, но обладают тем немаловажным преимуществом, что прекрасно умеют обойти вопрос об исторической обреченности самого строя. В этом, конечно, и заключается главная причина того, что все эти творения до сих пор пользуются определенным спросом.
Преступление — это результат противоречия между личностью и обществом, наиболее резкое и крайнее проявление конфликта между стремлениями отдельного человека и интересами коллектива. Следовательно, пока существует антагонизм между личностью и обществом, будет существовать и опасность того, что этот антагонизм в тот или иной момент найдет свое проявление в преступном акте. Но поскольку особенности данного общества — результат объективных условий и объективного развития, постольку и особенности каждого отдельного индивида не представляют собой некую неизменную величину, а являются производным от особенностей самого общества. Социальный порядок карает преступника, но он же в известном смысле его воспитывает. От своеобразия данного строя зависит и своеобразие преступлений, порожденных этим строем. Преступный акт всегда социально обусловлен, и рассматривать его вне этой зависимости — все равно что судить о жизни растения только по листьям, не принимая во внимание его корень.
Говоря о «золотом веке» или любом другом предгреховном периоде человеческой истории, религиозные и мифологические предания выражают, хоть и в искаженном виде, некую историческую закономерность. Преступность не запрограммирована биологией человека, а является результатом определенной социальной эволюции, точнее, зарождения эксплуатации и частнособственнического сознания. Самый характер преступности в ту или иную эпоху определяется в своей основе особенностями социального строя. Преступность в новой и новейшей истории человечества — это, по-существу, буржуазная преступность, возникшая не «вопреки» стремлениям господствующего класса, а именно как прямой результат его господства. Любое, даже самое беглое ознакомление с фактами убеждает нас в этом, но особенно характерна картина американского общества.
Как мы уже упоминали, большинство буржуазных социологов рассматривает преступление как специфический индивидуальный акт, как результат имманентных особенностей человека. Но можно ли считать индивидуальным актом один из первородных грехов американского общества — работорговлю и рабский труд, официально признанные и оправданные через пятнадцать веков после падения рабовладельческого строя? Индивидуальный или социальный акт — деятельность ку-клукс-клана и многих организованных форм расистского террора? Разве можно назвать индивидуальным актом суды Линча, представляющие типичнейшее проявление произвола разбушевавшейся толпы по отношению к беззащитному индивиду? И как отнести к индивидуальным актам легализованные судом политические убийства, например Сакко и Ванцетти или Этель и Юлиуса Розенбергов?
