— Существуют ли его фотографии? Сознаюсь, мне хотелось бы знать, как он выглядел.
В библиотеке возникла атмосфера умиротворенной торжественности. Даже дрова, пылавшие в камине, притихли и негромко потрескивали. Это была атмосфера церкви во время заупокойной Мессы. Стелла ощущала в воздухе ауру благоговейного трепета.
— Когда Оливер умер, мисс Оуэнз, все, что имело отношение к нему, было предано огню. Его книги, его картины, его письма. Я опустошил его комнату наверху, и дверь была заперта с того дня, как он умер. Как вы слышали накануне, я уничтожил даже лошадей, на которых он ездил.
Стелла вздрогнула, болезненность такого абсурдно великолепного жеста обдала ее холодом.
— Не похоже, что это помогло вам забыть его, мистер Хок.
— О таких, как Оливер, нелегко забыть, мисс Оуэнз. — В этом замечании ощущались усталость и беспомощность.
— Он, должно быть, был совсем ребенком.
— Да-да. — Поникшие плечи Хока распрямились. — Даже когда Оливер был маленьким, он не проходил через все эти беспокойные стадии, присущие младенцам… Вы, должно быть, понимаете, что я имею в виду. Когда они не говорят, кожа шелушится, а сами они удивительно неуклюжие.
Решительность Стеллы затрещала по швам.
— Тогда я думаю, что именно потеря брата, должно быть, так расстроила Тодда.
Мистер Хок не сразу ответил ей. Он снова замкнулся, его движения, когда он поднял пресс-папье, выполненное в форме Трех Мудрых Обезьянок, были не вполне уверенными.
— Вы полагаете, что Тодда что-то беспокоит, мисс Оуэнз?
— А вы — нет?
— Что заставляет вас говорить так лаконично?
Стелла едва сдержала свои эмоции:
— Тодд временами бывает такой угрюмый. Не непослушный — хотела бы добавить. Но он, кажется, впадает в меланхолию. Вы понимаете… он слишком серьезен для своего возраста.
Мистер Хок, услышав ее ответ, казалось, почти успокоился. Он даже изобразил слабую улыбку:
— Мисс Оуэнз, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Каждый, кто входил в контакт с Оливером, становился другим благодаря этому. Тодд, я думаю, безусловно, воспринимает тяжело эту утрату, но я верю, что он нормальный, здоровый мальчик и, как все маленькие мальчики, он создал в мечтах свой призрачный идеал. Своего идола, если хотите. Оливер является таким идолом. Я рассчитываю, что, подрастая, он избавится от этого, как случилось с корью, косноязычием и другими детскими недугами.
— Но Оливер не должен быть его идолом, мистер Хок. Вы должны быть им. Вы, его отец.
Великая печаль, казалось, окутала влиятельного человека, сидевшего перед ней. Он пожал плечами, и на красивом загадочном лице появилось грустное выражение.
