Усилием воли она сохранила непроницаемое выражение лица, промолвив только:
— Понятно.
— Ваш счет один из последних оставшихся неоплаченными. Вы найдете счет в банке Маллигана, можете востребовать его, как только присоединитесь к нам.
— Понятно.
— Ваш счет, однако, не так велик, как некоторые другие, даже с учетом того, что за последние двенадцать лет у вас принудительно изъяли немалые суммы. Вы увидите, это обозначено на копиях ваших деклараций о доходах, подлежащих налогообложению, — их вам передаст Маллиган, — что я вернул на ваш счет только подоходный налог, выплаченный вами в качестве вице-президента компании, но не налоги на доходы от ваших акций «Таггарт трансконтинентал». Вы заслужили эти деньги до последнего цента, и во времена вашего отца я возместил бы всю вашу прибыль, но когда компанией управлял ваш брат, дело не обошлось без бандитизма, компания получала прибыли за счет силы, правительственных льгот, субсидий, замораживания активов, за счет указов. Не вы несете ответственность за это, фактически вы пострадали от этой политики больше всех, но я возместил только суммы, полученные благодаря вашему умению вести дело, но не те доходы, которые компания награбила, хотя бы частично.
— Понятно.
Завтрак подошел к концу. Даннешильд закурил сигарету и, выпустив клуб дыма, с минуту молча смотрел на Дэгни, видимо, понимая, какая жестокая борьба развертывается в ее сознании. Потом, улыбнувшись, поднялся из-за стола.
— Побегу, — сказал он, — жена ждет.
— Кто? — изумилась Дэгни.
— Жена, — весело повторил он, будто не понимая при чины ее удивления.
— Кто ваша жена?
— Кей Ладлоу.
У нее все смешалось в голове, она не могла выстроить логическую цепь.
— Когда же… когда вы женились?
— Четыре года назад.
— И вас не схватили во время брачной церемонии?
— Нас обручил здесь судья Наррагансетт.
— Но как можно… — Она пыталась остановить себя, но слова выскочили помимо ее воли, выражая недоуменное негодование, бессильный протест то ли против него, то ли против судьбы, то ли против внешнего мира, — она и сама не могла сказать. — Как она живет одиннадцать месяцев, зная, что каждую минуту с вами может… — Она не договорила.
Он улыбнулся, но ей была понятна огромная важность того дела, которое давало ему и его жене право на такую улыбку.
— Она в состоянии выдержать это, мисс Таггарт, потому что мы не верим в то, что этот мир юдоль печали, где человек обречен на гибель. Мы не верим, что трагедия — наш жребий. Мы не живем в постоянном страхе перед несчастьем. Мы не ждем беды до того, как появятся реальные при чины опасаться ее, а встретившись с ней, вступаем в борьбу. Неестественным мы считаем страдание, счастье для нас норма. В человеческой жизни горе — исключение из правила, успех же — в порядке вещей.
