— Это заявление было сделано от вашего имени.
— Я не имею к нему никакого отношения.
— Но репутация института, его имя — ответственность за это несете вы.
— Это абсолютно необоснованное предположение.
— Люди думают, что честь вашего имени — своего рода гарант действий института.
— Я ничего не могу поделать с тем, что люди так думают, если они вообще думают.
— Они поверили вашему заявлению. А это была ложь.
— А о какой истине можно говорить, имея дело с людьми?
— Я не понимаю вас.
— Вопросы истины не входят в круг общественных проблем. Принципы никогда не оказывали никакого влияния на общество.
— Чем же тогда человек руководствуется в своих поступках?
Стадлер пожал плечами:
— Практической целесообразностью данного момента.
— Доктор Стадлер, — сказала Дэгни, — мне кажется, я должна объяснить вам, что означает приостановка строительства моей новой линии и к каким последствиям это может привести. Мне не дают работать во имя общественной безопасности, потому что я использую при строительстве самые лучшие рельсы из всех, которые когда-либо производились. Через шесть месяцев, если я не закончу строительство, самый развитый промышленный район страны останется без транспортного сообщения. Он будет уничтожен потому, что это самый богатый район и кое-кто счел целесообразным прибрать к рукам часть его богатств.
— Что ж, может быть, это несправедливо, бесстыдно, но такова уж жизнь в обществе. Кого-то всегда приносят в жертву — и, как правило, несправедливо. Другого способа жить среди людей просто не существует. Что может сделать один человек?
— Вы можете сказать правду о металле Реардэна. Стадлер промолчал.
— Я могла бы умолять вас сделать это, чтобы спасти меня или предотвратить национальную катастрофу. Но я не стану этого делать. Возможно, это не самые веские причины. Причина одна — вы должны опровергнуть заявление вашего института потому, что это ложь.
— Со мной никто не консультировался по поводу обнародования этого заявления! — непроизвольно выкрикнул Стадлер. — Я бы не допустил этого. Но я не могу выступить с публичным опровержением.
— С вами никто не советовался? Так неужели вам не хочется выяснить причины, которые кроются за этим заявлением?
— Я не могу сейчас уничтожить институт.
— Неужели вам не хочется выяснить причины?
— А что мне выяснять, я и так все знаю. Мне ничего не говорят, но я все знаю и не могу сказать, что осуждаю их за это.
— Тогда назовите эти причины мне, доктор Стадлер.
