— Дядя Шура, спрячьте меня, — попросила Ольга.
Дядя Шура открыл дверь будки. В этой будке некогда стоял милиционер-регулировщик, но повесили над перекрестком светофор-автомат — и регулировщик оказался ненужным. Будку оставили на всякий случай: вдруг автомат испортится.
Первой на набережную выбежала старуха Маша, за нею — старуха Даша. Они подозрительно оглядели компанию.
— Кто ее видел?
— Куда она делась?
— Шурка, отвечай, ты ее схватил? — спросила старуха Маша и, не дав времени шуту на ответ, заголосила: — Вся в рыжую Марфу! Родная бабка лежит под уколом, валерьяновку стаканами пьет. А она гуляет. Она обиделась. У нее нервы. Где она?
— Я сказал — топиться пошла, — ответил за всех Аркашка.
— А я тебя за ухо.
Аркашка безучастно подставил голову.
— Отрывайте, все равно когда-нибудь оторвете.
Боба вступил в игру печально возвышенный, закатив глаза к небу:
— Она утопилась. Она действительно утопилась. Встала на парапет. Руки вот так. Сказала: «Я всех прощаю, всех, всех». Потом сказала: «Прощайте, природа и небо, одни только вы меня понимали». И бултых…
— Господи, твоя воля! — Старуха Маша перекрестилась. Спину выпрямила и заговорила грустным возвышенным голосом: — Что же мы Клаше-то скажем?.. Такая хорошенькая, славная такая. А уж вежливая, а уж воспитанная. Умница. А какие у нее волосики были чудесные. Я таких отродясь никогда не видела, как огонек…
— И ты не бросился ее спасать, такую девчонку? — тихо спросила Бобу старая дворничиха.
— Я не мог. Я простуженный. — Боба закашлялся хрипло и засипел: — У меня катар.
— А ты? Почему не прыгнул? — спросила дворничиха у Тимоши.
— Я? Вы меня спрашиваете?
— Бестолковый! Тебя, а то кого же?
— Я? Почему я не прыгнул? — Тимоша не сразу нашелся. — На меня столбняк напал. Я вроде окаменел. Вот так, — Тимоша выпрямился, нижняя челюсть у него на минуточку отвалилась.
Дворничиха засмеялась, на него глядя, но вдруг сморщилась вся и заплакала.
— Ты чего? — Старуха Маша бросилась к подруге, принялась тормошить ее, утешать. — Что ты, что ты, Даша? Ты, никак, плачешь? Если уж Даша заплакала, значит, в самом деле что-то серьезное произошло, — сказала она и снова принялась тормошить и утешать подругу. — Даша, не плачь. Ну, Даша. Такая девчонка была! Абрикосинка наша-а-а!..
Плакала Маша.
Плакала Даша.
— Такая девчонка была… За такую девчонку не только в воду — в огонь можно прыгнуть. А они, видишь, простуженные, в столбняке. Лоботрясы. Я бы на их-то месте в такую девчонку влюбилась по гроб жизни.
